В проходе между полками лежал тощий рюкзак, который он прихватил с собой. Иван поднял глаза кверху и застыл с открытым ртом. На краю багажной ниши, свесив ножки на дверь, сидел маленький человечек, весь покрытый серым пухом.
— Простите, — сказал человечек скрипучим голоском. — Я нечаянно уронил. — И он показал крошечной рукой на рюкзак.
Иван опустил взгляд на пол и снова уставился наверх.
— Э-э-э… — произнес он с трудом. — А вы, собственно, кто такой?
— Я вагонный…
— Кто-кто?
— Ну, как бы вам сказать это… Про домовых слыхали?
— Да.
— Про леших там, про водяных? Иван кивнул.
— Вот. А я — вагонный. Временно… По специальной надобности.
Слова о «специальной надобности» почему-то совсем доконали и так перетрусившего Ивана.
— Вот я сейчас разбужу ребят, тогда узнаем, какая у вас надобность.
Человечек усмехнулся, но, впрочем, на всякий случай подобрал ноги.
— Не получится. Они будут спать теперь, пока я не уйду. Только тогда… возможно.
Вагонный начал ерзать на краю ниши и спрыгнул вниз. Но упал не сразу — сначала как бы повис в воздухе, смешно растопырив маленькие руки и ноги.
— Вот и все! — удовлетворенно сказал он запыхавшимся голоском. — Позвольте присесть?
— Конечно! — поспешно ответил Иван, отодвигаясь на всякий случай к окну.
— Я к вам по делу, — начал Вагонный, удобно устраиваясь. — Вы ведь точно Пухов Иван Сергеевич?
Иван облизнул губы и молча кивнул головой.
— Ну так вот, — продолжал Вагонный. — Вашу знакомую Алену Игоревну крепко заколдовали. Весну, то есть любовь и все такое прочее, из сердца ее вынули, а зиму вставили! — Он вздохнул. — Вот такие дела. — И посмотрел на Ивана.
— Вы что это, серьезно, что ли?
— Вполне. Теперь по порядку… Поскольку Алена Игоревна заколдована, сами понимаете, узнать вас она никак не может… потому что знакомство ваше только с любовью было связано. Так?
— Так.
— Вот. А в остальном она все понимает, оценивает… Только не как раньше, а иначе… Почти наоборот. Так что вы уж с ней поосторожней, пожалуйста…
— Что же мне делать? — с отчаянием спросил Иван. — Ведь я люблю ее!
— Понимаю, что любите! — охотно согласился Вагонный. — Это и хорошо! Потому что вот такой отыскался зигзаг волшебный: если она вас до новогодней полночи поцелует, так сразу и расколдуется.
— Как же она меня поцелует, если узнать не сможет?
— В том-то и вопрос! Но первым делом, Иван Сергеевич, надо вам в Институт под каким-нибудь видом проникнуть.
— Под каким же? — с надеждой спрашивает Иван.
— Вы ведь все музыканты, правильно?
— В некотором роде, — осторожно подтверждает Иван.
— Вот и прекрасно! — обрадовался Вагонный. — Мы вас ансамблем представим! Годится?
— Да, но ведь мы без инструментов…
Вагонный хлопнул себя ладошкой по лбу.
— Эх, незадача! Недосмотрели… Ладно, приедем, тогда и дорешим задачку. А теперь должен я вас оставить. Ложитесь-ка спать, Иван Сергеевич, сил набирайтесь, пригодится.
— Да какой там сон, помилуйте! — воскликнул Иван.
— Ай, ай, ай! — укоризненно покачал головой Вагонный. — Вы ведь мужчина! Вас любила сама Алена Игоревна! А вы сразу раскисли… Смотреть неловко.
Иван исподлобья взглянул на Вагонного, и ему в самом деле стало неловко за свою слабость. Он подобрался, выпрямился.
— Вам действительно нужен сон, — сказал Вагонный и пристально посмотрел на Ивана.
Тот вдруг широко, с прискуливанием зевнул.
— Спите! — свистящим шепотом произнес Вагонный. — И запомните: ничему там не удивляйтесь и не делайте ничего серьезного самостоятельно, не посоветовавшись с Виктором Петровичем Ковровым или Фомой Остаповичем Брылем… особенно.
Иван повалился набок, закрыл глаза и начал засыпать, бормоча:
— Да, да… Не удивляться… Понимаю…
Вагонный посмотрел на него, улыбнулся и тихо запел колыбельную, мелодия которой временами сливалась с воем ветра за окном да перестуком колес. В песенке поется о том, что где-то, на глухой лесной тропинке вот-вот встретятся два года — Новый и Старый. Они пожмут друг другу руки и разойдутся навсегда — один в прошлое, другой в будущее. И каждый что-то понесет с собой, один — обретаемое, другой — утраченное. Как угадать, в каком мешке твои надежды?..
