На переговорном пункте городской почты Алена отрешенно улыбалась, прижимала к уху телефонную трубку. Больше никого в этот час на почте не было, и молоденькая телефонистка поглядывала на Алену с любопытством и сочувствием.
— Да, милый мой, хороший, да! — тихо заговорила Алена, наматывая на палец телефонный шнур, — Считаю часы… Ты мне все время снишься, даже наяву, честное слово… Хожу и улыбаюсь, как блаженная… Кому? Тебе улыбаюсь…
Алена закрыла глаза и сказала тихонько:
— Я тебя все время вижу… каждую веснушку. Как пропали?! До весны? Вот видишь, а я их сохранила… на всю зиму…
Телефонистка задумчиво рисует на бланке корявую мужскую физиономию, всю в точечках веснушек.
Взмокший от поисков Ковров бегает по коридорам, заглядывая во все двери подряд.
В мастерскую волшебной древесины заходят Сатанеев и Камноедов.
— Почему сидим, почему не работаем? — строго спрашивает Сатанеев, уставясь на вскочившего Брыля. — Где Санина, где Ковров?
— Жду! — по-солдатски вытянув руки по швам, докладывает Брыль.
Сатанеев подходит к лежащему на козлах дубу. Взгляд его останавливается на глубоко врезанной в кору надписи: «Гена + Люся = любовь».
— Эт-то что такое? — возмущенно спрашивает он.
— Дуб! — рапортует Брыль, не меняя позы.
— Я спрашиваю, кто такие… Люся + Гена? — склонившись к дереву, по слогам читает Сатанеев.
— Не могу знать! — еще больше вытягивается Брыль. — С ними доставлено! — Сатанеев поворачивается к Камноедову.
— Выяснить, кто были эти личности, и строго взыскать за порчу древесных насаждений.
— Как это — взыскать? — растерянно моргает Камноедов. — дерево невесть когда срублено, может, их в живых-то нет…
— Взыскать посмертно! — категорически заявляет Сатанеев. — Зафиксируйте!
Проследив, как Камноедов припадает к блокноту, Сатанеев обращается к Брылю:
— А вы приступайте! Первым делом уберите это… безобразие. Форму будете создавать под моим личным контролем. Форме сегодня придается большое…
Сатанеев затруднился в поисках подходящего слова и даже щелкнул пальцами от нетерпения.
— Содержание… — расторопно подсказал Камноедов.
— Вот именно, — согласился Аполлон Митрофанович.
— Аленушка! Аленька! Леночек! — говорит в телефонную трубку Иван Пухов, стоя в стеклянной будке в углу большого цеха. — Неужели еще целых пятнадцать часов! Я больше без тебя… Алло, алло! Девушка, что значит — время кончилось? Пожалуйста, продлите, я ж главного не сказал!
Иван в отчаянии выглянул из будки, замахал рукой, призывая к тишине. Шум в цехе стих. Мастера подняли головы. К Ивану подошли три его закадычных друга — Антон, Павел и Борис.
— Что? — спросил Борис.
— Разговор не продлевают! — воскликнул Иван. Антон взял телефонную трубку из рук Ивана.
— Девушка, — решительно начал он, — Я знаю — вы любите музыку. Сделаем так: мы исполним для вас песню, и, если она вам понравится, вы дадите нашим друзьям дополнительное время.
— А если не понравится? — доносится из трубки сердитый девичий голос.
— Тогда не дадите, — говорит Антон, подмигивая Ивану и показывая жестами, чтобы друзья приготовились.
Борис встал посреди цеха, по-дирижерски взмахнул руками. Рабочие заулыбались, взяли музыкальные инструменты — каждый свой, — окружили телефонную кабину. И зазвучала песенка-серенада для незнакомой девушки, которую еще надо встретить, найти, полюбить; В общем, песенка-надежда для телефонисток.
Тянутся телефонные провода над заснеженными полями — сначала голые и влажные, потом — покрытые инеем и наконец щедро разукрашенные снежными хлопьями.
Слушает песню в переговорной кабине Алена.
Слушает за своей стойкой китежградская телефонистка.
— Алло, Китежград, тебе слышно? — тихо спрашивает девичий голос из Москвы, утративший сердитую официальность.
— Слышно… — улыбаясь, отвечает китежградка.
— Ничего поют, а?
— Классно!
— Продлим?
— Давай продлим!
Улыбаясь, слушает песню Алена.
В цехе играет настоящий оркестр, а четверо друзей перед телефонной трубкой поют, точно перед микрофоном на большой эстраде.
Перед Аленой на столике лежит телефонная трубка. Песня заканчивается.
— Говорите! — кричит Алене телефонистка.
Алена хватает трубку.
