В последующие пять минут лабораторию покинули почти нее. Остались только магистры Эдик и Роман, создавшие вокруг себя микроатмосферу, а я попал в микроатмосферу Романа и в ней остался, не решаясь высунуть нос наружу. Конвейер тарахтел, вываливая в лабораторию груды скользких рыбьих внутренностей. Упырь, пристроившись к этой груде, занялся делом…
<…> К тому моменту, как наступил второй пароксизм довольства, в лаборатории снова появились зрители в респираторах и кислородных масках. Стеллу, упавшую от духа в обморок, Выбегалло приказал вынести, как… эта… не справившуюся с обязанностями. Появились рука об руку дубли Федора Симеоновича и Кристобаля Хозевича, встали в сторонке, внимательно смотрели и слушали. Заглянул Жиан Жиакомо, вдунул в лабораторию под потолок круглое облако активированного угля и, кашляя, скрылся. Откуда-то взялись трое кинофотокорреспондентов: видимо, их привел Выбегалло. Сверкая блицами и опутывая окружающих черными змеями осветительных кабелей, они, зевая, принялись снимать и что-то записывать в свои книжечки.
Кстати, о корреспондентах. В рукописи они с Выбегаллой еще не знакомы, по фамилиям они не называются, всего их — сначала трое (после кончины второй модели: «…ушел обремененный семьей корреспондент, оставив на посту двух своих холостых товарищей»). На полях черновика есть пометка Авторов: «Корреспонденты уже привыкли к Выбегалле». На заявление Романа «Еще вопрос можно?», обращенное к Выбегалле, когда он вещает корреспондентам, Выбегалло ответил «Прошу» с устало-снисходительным видом — в изданиях. В рукописи более подробно: «У него был устало-снисходительный вид старого учителя, разговаривающего с первоклассниками».
О Саваофе Бааловиче Одине в черновике Привалов рассказывает:
Со мной, например, он вел вполне квалифицированные беседы по теории опознания образов и готовил докладную записку в Академию Педагогических Наук о реформе преподавания грамматики русского языка. Согласно его идее всю орфографию, как свод правил, надлежало упразднить. Этот свод правил должен быть известен только специалистам-филологам, корректорам, операторам лингвистических машин, ученики же на уроках русского языка должны были просто очень много читать, с тем чтобы запомнить правописание каждого слова. При этом он исходил из двух посылок: из хорошо известного факта (который он проверил дополнительными, специально поставленными экспериментами), что наиболее грамотными оказываются люди, читающие много; во-вторых, из опыта работы с электронными машинами, настроенными на опознавание образов, следовало, что проще всего научить машину различать, скажем, цифры можно было, показывая ей всевозможные варианты написания этих цифр. При этом машина с подавляющей вероятностью верно отличала двойку от семерки, совершенно не зная, чем эти цифры отличаются друг от друга теоретически.
О Редькине. Поначалу не только более подробно описывалась демонстрация брюк-невидимок Редькина (что-то «заело в пуговично-подтяжечном механизме»), но и пояснялась ситуация из первой части повести:
Между прочим, Редькин и был тот самый толстяк в пижаме, который сцепился с Корнеевым в памятную ночь в Изнакурноже. Он заподозрил тогда, что Корнеев украл Белый Тезис, и притащил с собой для расправы тощего товарища завкадрами гражданина Демина Кербера Псоевича.
О Мерлине было дополнение: «В институте его держали из уважения к старости». После разговора о погоде он не сразу начинает рассказ о путешествии, а сначала вещает:
— О вы, пропитанные духом западного материализма, низкого меркантилизма и утилитаризма, чье спиритуальное убожество не способно подняться над мраком и хаосом мелких угрюмых забот…
Добрый рыцарь Отшельниченко, о котором рассказывает Мерлин, имел немного другую фамилию: Отшельников. Престарелый колдун Перун Маркович Неунывай-Дубино имел фамилию сначала — Неунывай-Полено, затем — Неунывай-Дубина.
В издании «Фантастика-64» несколько раз упоминался Келдыш[7]. Роман Ойра-Ойра вместо «Потому что У-Янус улетел в Москву. И в частности — по поводу этого дивана» говорит: «А главное — У-Януса вызвал Келдыш. Он вчера улетел и еще не вернулся». Парадной лестницей пользовались не тогда, «когда институт посетило августейшее лицо из Африки», а «когда приезжал месяц назад Келдыш». И гимнастику йогов в институте отменили с назначением на пост президента АН СССР Келдыша.
