«Нехороший» дедушка - страница 77

– В общем, он велел вам передать это.

Мне протянули папку. Старинную папку, со свалявшимися матерчатыми завязками и чернильными кляксами.

Я повернулся, чтобы уйти.

– А куда его отвезли? – спросила Майка.

– А здесь недалеко, в «Аркадии», дорогой медицинский центр.

Еще один приступ глухоты. Но надо его перебороть!

– Но это же косметический салон.

– Нет, там всякие отделения есть.

Душераздирающее письмо Марченко:

Я перечитал этот панический и одновременно выспренний текст два раза.

Опять Кувакин, опять его медицинский замок. Там уже двое «наших». Вот если бы можно было позвонить Ипполиту Игнатьевичу. Нельзя звонить дедушке, обнаружу. Если бы он мог поставить приборчик на вибрацию или на световой сигнал. Но откуда мне знать, что он смог?! Вполне ведь возможно, что после своего истерического сигнала лежит он сейчас в смирительной рубашке да еще и с уколом «сульфы» в тощем организме. Модест Михайлович давно перестал мне казаться прозрачной интеллигентной личностью, а уж после письма подполковника… Первым порывом было рвануть в салон с новыми вопросами, но я быстро себя одернул. Ну, конечно, это невозможно. Индивидуальное, да еще и непрофессиональное расследование принесет не пользу, а одни неприятности. К прокурору какому-нибудь? Что я ему скажу? Мне самому пропишут смирительную рубашку.

И тут, естественно, я вспомнил о генерале Пятиплахове. Где его визитка? Снова воспользовался Майкиным телефоном. Генерал был несколько раз подряд недоступен. Я даже не расстроился. Смешно надеяться, что такой секретный гранд отворит калитку по первому требованию. Я с чувством облегчения решил: можно пока ничего не делать. Не ощущая себя ничего не делающим.

Нервы разболтались совершенно. Я физически ощущал, как они дергаются, цепляясь друг за друга и искрят в местах соприкосновения.

Но с кем-то поговорить – необходимо! Меня так и распирало. Балбошиной звонить я не буду, ибо зачем мне звонить Балбошиной, я там опозорился. Лолите звонить нет смысла. Никакого. Савелию! Господи, как я вдруг захотел, чтобы Савушка был здесь. Он не очень хороший поэт, но достаточно несчастный человек, чтобы выслушать и понять. Но до его деревянной берлоги в лесах двести километров. Всего. Да я еще до ужина буду там. А «там» еще тем хорошо, что не «здесь». Почему-то казалось, что, ускользнув туда, я окажусь вне зоны максимального давления.

Савушка, я уверен, обрадуется. Звал, звал друга, – а тот взял и приехал!

Конечно, если по большому счету, звонить я ему не должен. Не имею права. Я ведь виноват перед ним, скотина. Непреднамеренно, но явно и сильно. Малышка Надя. Миниатюрная, провинциальная отличница, на четверть бурятка или тувинка. Она держалась в стороне от нашей довольно шальной компании. Мне даже казалось, что она нас презирает. А я уже тогда сбежал из института, а в общагу залетал по инерции. А она почти пустая после сессии. Обитаемые комнаты напоминали архипелаг в Тихом океане. Надя тоже почему-то не уехала домой. Тогда при ней не было еще никакого Савушки. И вот я перепутываю этаж. С двумя бутылками «Салюта». Не специально перепутываю, ей-богу. А она жарит картошку, единственная на всем этаже. И такая грустная зима глядит в окна. Даже и не припомню, как оно там получилось. Настоял я, или меня завлекли, а скорей всего, два одиноких гормона рванулись друг к другу. Я потом месяц не показывался в общаге, не из-за этого случая, мне было на него плевать, и не такое бывало… А потом узнаю: поженились! Савушка и Надя, тихая отличница. И брак у них был – на загляденье и на зависть, как сплав. Ни единого шва. Сразу дети, и приносимое ими счастье. Савушка, конечно, ничего не узнал, иначе бы не рвался со мной дружить все эти годы. И вот в такие моменты, как сейчас, чувство подловатого превосходства, сменяется самоуничижительной слезливостью. Зачем ты спал с женой друга, дебил?!