Мы находились в пяти минутах ходьбы от моего дома. Вой дя во двор, я отыскивал взглядом милицейскую засаду. Во дворе было шумно. На деревьях сидели люди с бензопилами и вгоняли в пределы нормы самые растопыренные клены. Тут же шныряли какие-то коты и школьники, невзирая на запрещения. Ничего похожего на затаившегося милиционера я не обнаружил.
Стали лучше маскироваться?
А, с другой стороны, может, Марченко надоела эта история и он никого не прислал? Или милиционеры перестали слушаться безумного начальника. Доберемся собственными колесами. И машина целее будет. Подальше от вооруженных молдаван, что обрушивают на землю древесный хлам. Как вон тот сверкает золотым зубом! Только позволь – он тут все подпалит.
Настроение у меня было скверное. Как будто ехал сдаваться. Не в уголовном, а в интеллектуальном смысле. Что это с тобой случилось, Женя? Услышал, что поезда в метро стали материться, и готов уже перейти на сторону тюремного философа? Я что, уже не категорически отрицаю его теорию какого-то непонятного заговора против населения нашего мегаполиса?
Надо поговорить.
Звуковая диверсия в метро – просто последняя капля в той чаше, где уже все то, о чем мы говорили у Сагдулаева. И автобус, и Черкизовский рынок, и молчание в мире духов, и жертвенность Родиона, и дорогие девушки, повалившие валом в структурную лингвистику.
Мы медленно петляли по дорожкам между домами.
Правда, перед подполковником можно и не разоружаться. Просто – прибыл проведать. Молчал телефон? Ну, молчал. Потерял. Нет, лучше даже – украли! Пусть, кстати, найдет, он же милиция.
Я хрипло и длинно хмыкнул, чем вызвал живое внимание спутницы. У меня не было сил думать об этой стороне своей жизни всерьез. Некстати вспомнил о приступе своей слежки за Ниной. Что это было? Ведь не ревность же, конечно. Ведь ни в какой ужас я не пришел, узнав, чем она на самом деле занимается. Хорошо хоть не был ею вычислен. Нет, честно, чего хотел добиться? Ведь буквально полыхал весь от охотничьего азарта.
Что это было?
И тут нашелся ответ: Господи, ведь все просто, этот приступ проходит по тому же разряду явлений, что и музыкальный мститель, автобус, вагонная матерщина…
Мне стало на мгновение жарко, а потом сразу холодно. Так, значит, и я подвержен, и на меня иной раз накатывает! Нет, не надо на себя наговаривать.
– А куда мы едем? В другой зоопарк?
– Не совсем. Хотя можно сказать и так. Как минимум, обезьянник там есть.
– А-а, – заинтересованно сказала Майка.
Чтобы как-то развеять холод, все еще стоявший внутри, я затеял разговор:
– Скажи, а дядя Рудик бывает у вас в гостях?
– Нет.
Врет, наверно.
– Скажи, а ты давно учишься в этой школе?
– Полгода. Как Нина устроила, так и учусь.
Меня, не знаю почему, бесит эта манера называть родителей по имени.
– Как я понял, ты там на пятидневке?
– Да вот именно что. Чтоб дома не торчала.
– А на выходные…
– Я же уже говорила – Нина таскает меня то к тебе, то в кафе, то в редакцию к дяде Вадику. Он в воскресенье готовит выпуск на понедельник. Ему выгодно, он от тещи сбегает, и я тут же заодно болтаюсь.
– А дядя Вадик…
– И дядя Вадик не бывает у нас, и ты не бываешь, и Нина ни с кем из вас не спит.
Понятно.
Пробка. Радио. Я хотел найти музычку, но споткнулся о лихорадочный говорок корреспондента. Речь шла об интересном. В минувшую ночь в городе возобновилась деятельность «автомобильных вандалов». Пару лет назад, как бы в подражание парижским пригородам, прошла по Москве серия поджогов автомобилей. Но стоило тогда стихнуть арабскому примеру, как и наши свернулись. Все же, как ни крути, Париж до сих пор законодатель моды во всем.
Тогда, кажется, удалось найти пару впечатлительных недоумков, возбужденных заграничными кадрами. Прошлой же ночью, тараторил репортер, было уничтожено до сорока машин в Новогиреево, Кузьминках, Братеево, и, насколько можно судить, у милиции нет задержанных, даже и комментариев нет.
– Сколько же надо сжечь машин, чтобы не было пробок в Москве, – серьезно сказала Майка.
Мысль была правильная, но я не стал хвалить девочку, она и так явно сверх всякой меры горда собой.