– Так, я понимаю, вы упорно не хотите увидеть ничего необычного в истории Ипполита Игнатьевича и подполковника Марченко. Странная ведь история. К тому же жена-то ведь погибла. И погиб майор Рудаков, как ему и предсказывалось, и Карпец, пьяный водитель. Причем здесь странности характера? Не от его странностей они погибли, не от сутяжничества.
Пятерня Пятиплахова снова рванулась на охоту вдоль по столу. Я был уверен, что если он кем-то недоволен, то мной, моей бессильной атакой.
– Жена погибла, верю, но история не столько странная, уважаемый, сколько невнятная. Кто-то, что-то предчувствовал, на кого-то почему-то наехал автомобиль, у кого-то открылся процесс в легких…
И тут вдруг внезапно выдохнул всею силой легких Пятиплахов:
– А чем вы вообще здесь занимаетесь?!
Браво, генерал!
* * *
Медсестра попросила его открыть рот, влезла в него пальцем, одетым в прозрачную резину, подвигала язык, приподняла.
– Проглотил, молодец, – ласково сказала она молодому человеку с удлиненным черепом и осторожно погладила кончиками пальцев по забинтованной руке, как бы говоря: скоро твой ожог заживет. И не только ожог. Молодой человек улыбнулся ей в ответ, как отличник, поощряемый учителем, и покорно закрыл глаза. Медсестра вышла из узенькой одиночной палаты, выключив свет и затворив за собой дверь.
Некоторое время пациент лежал неподвижно. Потом бесшумно отбросил одеяло, встал и быстро скользнул в угол, где была дверь, за которой находились унитаз, душ и раковина. Пациент открыл воду и припал губами к соску. Долго наливался водой, потом сунул в рот два пальца и изверг в унитаз целый водопад. Потом он открыл дверь небольшого холодильника в ногах кровати, достал бутылку молока и выпил ее всю. Вытер белую полоску на губе рукавом пижамы. Услышав шаги по коридору, ловко юркнул обратно в постель.
Медсестра, проходя по коридору, глянула внутрь через прозрачную верхнюю половину двери.
Когда она удалилась, молодой человек снова встал, обмотал бутылку полотенцем, пристроил ее на подушке и скомкал одеяло так, что при взгляде из коридора можно было бы подумать – пациент на месте. Осторожно приоткрыл дверь в мягко освещенный коридор, опасливо выглянул.
* * *
– Ну и что?! – Модест Михайлович бросил список генерала на стол. – В чем вы хотите меня уличить?
– Эти люди бывали здесь, – произнес я тихо, как бы из-за плеча генерала.
Директор вздохнул.
– Если я хотя бы признаю это, то уже нарушу врачебную тайну.
– Это мы уже слышали, – отверг главные доводы генерал.
– Причем, как вы сами понимаете, тут мы имеем дело с тайной диагноза людей очень известных, очень уважаемых. И очень мстительных, – улыбнулся директор.
Я вспомнил про заместителя министра, только вышедшего из этого кабинета.
– Я уже обещал вам не использовать это ни в каких журналистских целях.
Модест Михайлович мучительно зевнул, он меня презирал. Опять схватился за телефонную трубку, на кого-то там накричал. Тут же стал извиняться. Было понятно, что тревога, разъедающая его изнутри, в меньшей степени связана с опасностью, исходящей от нас с генералом. У него есть страх по-страшнее. Интересно, что это. Министр какой-нибудь, большой генерал, побольше Пятиплахова, магистр ордена тайных психомасонов?
– Растолкуйте наконец, что вам от меня надо?! – сказал он устало, отпав от трубки.
– Мы хотим понять: что происходит? – выплевывал слова Пятиплахов.
Директор некоторое время затравленно и неприязненно посматривал то на меня, то на генерала. И вдруг довольно громко крикнул:
– Я тоже хочу понять, что происходит. Очень хочу!
Не понимая природу его тревоги, я не представлял себе, какую дальше применять тактику. Кроме того, я ведь и не знал, какого рода результата добиваюсь. Не знал и того, какой результат нужен генералу, и может ли он быть схож с тем, что нужен мне. Надо было нам хоть о каком-нибудь плане общих действий условиться. А так я что могу сделать – вывалить ему все про «конец света»?
Мы сидели друг против друга, уныло переглядываясь. Группа захвата стоит в пробке? Модесту вообще в ней отказали? В какой-то момент я начал ждать, что он сейчас просто вежливо потребует: пошли вон!