– Просто за все эти годы у тебя накипело, и сейчас все прорвалось.
Дейдри посмотрела на него. Глаза у нее были еще мокрыми от слез.
– Ты считаешь, что я могу навредить женщинам, у которых брала интервью? – тревожно спросила она.
– Думаю, ты и сама знаешь ответ на этот вопрос, – мягко сказал Алан.
Она глубоко вздохнула с самым несчастным видом.
– Ну почему мужчины испокон веку так жестки к женщинам?
Алан понял, что она успокаивается, и пошутил:
– Будем надеяться, что в будущих временах все пойдет по-другому.
– Нет, я так не считаю, – вполне серьезно сказала Дейдри.
– Слушай, ты становишься не похожей на плаксу. Где же твой оптимизм?
Она мрачно глянула на Алана.
– Прости меня, я намочила твою рубашку. Мне стыдно. Я очень редко плачу. Плакать – это так… по-бабьи. Это…
Алан прервал ее, крепко и нежно поцеловав.
– Ну, все уже прошло. Сейчас ты в полном порядке.
Отступив на шаг, она сказала:
– Что же мне делать, я ведь всем этим женщинам обещала… Особенно той, которая работает стюардессой. От меня многое зависит в ее судьбе.
– Она не поблагодарит тебя, Дейдри. Не забудь, она работает на Ближнем Востоке у богатого, очень богатого человека. Он может с ней сделать все, что захочет.
– Да, как это ни печально, ты прав, – с горечью признала Дейдри.
Дейдри, сбросив туфли, бродила по кромке воды и размышляла. Она думала о своей работе, о тех опасностях и осложнениях, которые предвидел Алан, и о нем самом. Она поняла, что очень нуждается в нем, в его силе и близости, его ясной и трезвой голове. Ей было плохо и одиноко без него.
Алан не пошел вместе с ней. Он встретил ее у двери дома. Губами он прильнул к ее груди, которая в последние дни стала очень чувствительной к ласкам. А она тихо засмеялась, подумав о том, что они не упускают ни одной возможности отдаться друг другу. Сев в кресло, Алан усадил ее к себе на колени и ежеминутно целовал в губы.
Вечером они приготовили замечательный ужин и съели его при свечах. Окно было открыто. Они слышали, как мягко шумит море. Выпив шампанского, они взялись за руки, и пошли к берегу. Там, раздевшись донага, Алан и Дейдри побежали навстречу волнам. В воде они целовались и ласкали друг друга, пока не достигли высшей степени возбуждения.
Алан поднял Дейдри и унес ее в садик за коттеджем. Там он положил ее прямо в заросли наперстянки. Нагое тело светилось под луной, раздавленные шапочки цветов источали густой аромат. Дейдри в шутку отбивалась от его домогательств, но он прижал ее к земле и забросал лепестками цветов. Эти лепестки очертили все нежные изгибы и выпуклости ее красивого тела…
Алан взял ее осторожно, продлевая их общее наслаждение. Не выдержав напряжения, Дейдри застонала в ожидании сладкого финала. Алан приподнялся над ней, просунул руку под талию и притянул девушку к себе.
– Посмотри на меня, – скомандовал он. – Открой глаза и посмотри.
Дейдри покорно подчинилась его приказу.
– Ты хотела бы уехать от меня, Дейдри?
– Н-нет. Я уже говорила тебе об этом.
– Значит, я тебе нужен? Отвечай!
– Ты все знаешь… сам. Ты… особенный…
Он слегка отодвинулся от нее, и она обхватила руками его плечи. Дейдри снова захлестнула волна желания. Его руки конвульсивно сжали ее талию.
– Тогда скажи об этом сама!
Глаза девушки широко открылись. Алан нависал над ней, на его лице белыми пятнами блестел лунный свет. Она видела выражение его глаз и догадывалась, чего он от нее хочет.
– Скажи! – опять потребовал он грубым от нетерпения голосом.
Она колебалась еще какое-то время. Потом, страстно желая близости и боясь разрушить атмосферу этой чудесной ночи, задыхаясь, прошептала:
– Я… я тебя люблю.
– О моя дорогая! – Голос Алана срывался от ликования. Он склонился еще ниже и снова стал целовать ее.
Уже когда все было закончено, он слабым голосом восхвалял ее достоинства, клялся в любви, снова целовал и ласкал Дейдри. Она поймала себя на мысли, что еще совсем недавно сочла бы подобные слова образцом пошлости, но теперь, как ни странно, ей было приятно их слышать. Слова странным образом вызывали у нее ощущение почти физического наслаждения. Ей было приятно, что Алан так страстно желает ее любви. И приятно осознавать свою нужность ему. Впервые в жизни мужчина для нее был важнее всех ее теорий о равноправии и независимости.
