— И как оно? — поинтересовалась я.
Нефертити закрыла глаза.
— Как будто ты — богиня.
— Ты пойдешь к нему до начала празднества?
— Конечно! Я явлюсь туда рука об руку с ним. Не думаешь же ты, что я допущу, чтобы он пришел с Кийей? Довольно и того, что он вернется к ней в постель.
— Таков обычай, Нефертити. Отец сказал, что он должен посещать ее каждые две недели. Ты ничего не можешь с этим сделать.
— Я много чего могу сделать! — Ее взгляд лихорадочно заметался по комнате. — Во-первых, мы не останемся в этих покоях.
— Что? — Я расставила все мои горшочки с травами на подоконнике. Я распаковала свои сундуки. — Но мы же скоро уедем из Фив — как только Тийя объявит, что мы переезжаем в Мемфис. Мне придется все укладывать заново.
— Этим займется Ипу. Отчего это вдруг фараон и царица должны спать порознь? Наши родители спят в одной комнате, — заметила Нефертити.
— Но они же не…
— Власть! — Нефертити подняла палец, а наши служанки тем временем делали вид, будто вовсе и не слушают нашего разговора. — Вот в чем дело! Они не хотят, чтобы царица заполучила слишком много власти.
— Что за глупость! Царица Тийя — фараон во всем, кроме имени.
— Да! — Нефертити принялась яростно причесываться, взмахом руки отослав Мерит и Ипу. — Во всем, кроме имени. А что у нас есть в жизни, кроме имени? Что запомнится в вечности? Платье — или имя, которое я носила?
— Твои деяния. Вот что будут помнить.
— А деяния Тийи будут помнить? Или их припишут ее мужу?
— Нефертити…
Я покачала головой. Сестра слишком высоко метила.
— Что? — Она отшвырнула расческу, зная, что потом Мерит ее подберет. — Хатшепсут была царем. Она короновала себя.
— Тебе следовало отговаривать его, — указала я. — А вы говорили на барже об Атоне!
— Отец сказал, чтобы я прибрала его к рукам. — Нефертити самодовольно улыбнулась. — Он не сказал — как именно. Идем!
— Куда?
— В покои царя.
Нефертити стремительно вышла в коридор, я — за ней по пятам. Стражники у входа в покои фараона посторонились. Мы влетели в прихожую и остановились у входа в две раздельные комнаты. Одна из них явно служила Аменхотепу спальней. Нефертити взглянула на вторую комнату и кивнула.
— После праздников она достанется тебе.
Я уставилась на нее:
— А ты где будешь?
— В этой.
Нефертити резко распахнула дверь в личную комнату царя, и я услышала изумленный возглас Аменхотепа. Я заметила мельком мозаичные стены и алебастровые светильники, а потом дверь захлопнулась, и я осталась одна в прихожей. Несколько мгновений было тихо, а потом из-за закрытой двери послышался смех. Я ждала в прихожей, пока Нефертити выйдет, думая, что смех вскорости прекратится, но солнце опускалось все ниже и ниже, а молодая чета, похоже, и не собиралась выходить.
Я уселась и огляделась по сторонам. На низеньком столике лежали листы папируса с поспешно набросанными стихами, восхваляющими Атона. Я взглянула на дверь царской комнаты — та была плотно затворена — и принялась читать. Это были гимны солнцу. «Податель дыхания животным… Твои лучи среди великого зеленого моря». Там было множество листов, исписанных стихотворениями, все они были разными, и все были посвящены Атону. Я читала несколько часов, пока Нефертити не заговорила там, в комнате. Голос Аменхотепа проник через стены, но я не смела представлять себе, о чем они говорят с таким пылом. Вечерело, и я постепенно стала задаваться вопросом, а пойдем ли мы вообще на празднество. Когда в дверь кто-то постучал, я заколебалась, но услышала отчетливо прозвеневший голос Нефертити:
— Мутни может ответить там.
Она знала, что я так и сижу здесь, жду ее.
За дверью обнаружился военачальник Нахтмин.
Он отступил на шаг, явно не ожидая увидеть меня в прихожей царя, и, судя по тому, какой взгляд он бросил на дверь царской спальни, мне стало ясно, что Нахтмин задумался, уж не взял ли Аменхотеп обеих сестер в любовницы.
— Госпожа… — Его взгляд прикипел к запертой двери внутренних покоев. — Я вижу, фараон… занят.
Я густо покраснела.
— Да, он сейчас занят.
— Тогда, возможно, ты сможешь ему передать, что его отец и мать ждут его в Большом зале. Празднество в его честь идет уже несколько часов.
