— Ты идешь? — спросила меня Нефертити.
— Конечно нет! — Я взглянула на толпу красивых дочерей придворных. Все они выросли в Фивах, все знали придворные танцы. — Я же не знаю этих танцев. Как ты собираешься танцевать?
Нефертити пожала плечами:
— Посмотрю и научусь.
Возможно, Мерит чему-то научила ее, пока они оставались наедине, ибо я с удивлением увидела, как моя сестра подпрыгивает и поворачивается одновременно со всеми — прекрасное видение, вся из золота и лазурита. Лишь несколько женщин осталось сидеть, и я с некоторым беспокойством заметила, что я не одна за столом. Панахеси тоже никуда не пошел. Я посмотрела на него, на его длинные пальцы, сплетенные под черной клиновидной бородой; Панахеси был единственным визирем при дворе, позволяющим себе отращивать длинные волосы. Затем он заметил мой взгляд и произнес:
— Должно быть, это волнующее событие для тебя. Юная девушка из Ахмима вдруг оказывается во дворце с его празднествами и роскошью. Так отчего же ты не танцуешь?
Я поерзала на стуле и созналась:
— Я не знаю этих танцев.
Панахеси приподнял брови.
— Однако же твоя сестра танцует и выглядит совершенно естественно, — заметил он, и мы посмотрели на Нефертити, танцевавшую так, словно мы с ней всю жизнь провели при дворе. Панахеси перевел взгляд на меня и улыбнулся. — Вы, должно быть, не полнородные сестры.
Я понадеялась, что нанесенная Ипу косметика скроет охватившее меня чувство унижения, и прикусила язык, чтобы не сказать какую-нибудь резкость.
— Ну так скажи мне, — продолжал Панахеси, — за кого ты выйдешь замуж, имея сестру в царском гареме?
Во мне поднялся гнев.
— Мне всего тринадцать лет.
— Да, конечно, ты еще девочка.
Он скользнул взглядом по моей груди. Внезапно рядом со мной появилась Нефертити. Музыка стихла.
— Да, но лучше быть расцветающей женщиной, чем увядающим стариком.
Она многозначительно взглянула на схенти Панахеси. Затем вновь появился отец и занял свое место за столом.
Панахеси резко отодвинулся от стола вместе со стулом.
— Твои дети очаровательны, — раздраженно бросил он. — Я уверен, что царевич полюбит их всей душой.
И он стремительно удалился — лишь белый плащ вился следом.
— Что случилось? — потребовал ответа отец.
— Визирь… — начала было я, но Нефертити перебила меня:
— Ничего.
Отец бросил на нее долгий взгляд.
— Ничего, — повторила Нефертити.
— Я предупреждал тебя, чтобы ты была осторожна. Аменхотеп прислушивается к визирю Панахеси.
Нефертити выпятила челюсть, и я поняла, что она хочет сказать. «Когда я стану царицей — перестанет». Но она промолчала. Потом она оглядела зал и заволновалась:
— А где царевич?
— Пока ты любезничала с визирем, он ушел.
Нефертити дрогнула.
— Так я не встречусь с ним сегодня?
— Нет, если он не вернется, — ответил отец.
Я никогда еще не слышала, чтобы он говорил так строго. Здесь был не Ахмим. Здесь — двор царя Египта, и ошибок здесь не терпят.
— Может, он вернется? — с надеждой произнесла я, но ни Нефертити, ни отец не обратили на меня ни малейшего внимания.
Зал наполнил мускусный запах вина. Кийю по-прежнему окружали ее женщины, придворные дамы, одетые, как нам и говорила Ипу, по моде, которую диктовала царевна: длинные волосы, длинные облегающие платья без рукавов и ступни, подкрашенные хной. Они вились вокруг Кийи, словно мотыльки, а ее округлившийся живот свидетельствовал, что она, а не моя сестра, была будущим Египта.
— Здесь слишком жарко, — сказала Нефертити, беря меня за руку. — Пойдем со мной.
— Не уходите далеко! — резким тоном предостерег нас отец.
Нефертити разгневанно пронеслась через зал, я — следом.
— Куда мы?
— Куда-нибудь, лишь бы уйти отсюда! — отозвалась Нефертити, стремительно шагая через дворец. — Он ушел, Мутноджмет! Он ушел, даже не подойдя ко мне! К его будущей царице! К будущему Египта!
Мы вышли под открытое небо и оказались у фонтана. Мы подставили руки под падающую воду, позволяя каплям стекать с рук на грудь. Струящаяся вода пахла жимолостью и жасмином. Нефертити сняла парик, и тут сквозь тьму послышался знакомый голос:
— Так значит, ты и есть та жена, которую выбрала для меня мать.
Нефертити подняла голову. Перед ней стоял царевич в своем золотом ожерелье. Сестра тут же изгнала со своего лица малейший след удивления и снова превратилась в ту же Нефертити, что и всегда, кокетливую и очаровательную.
