Недоверие к миропорядку и скука мировой революции - страница 2
Память откликается на эту книгу то полупритворной ностальгией ("не остановишь — остановите! — не остановишь!"), то открытой издевкой: как напомнить тем ребятишкам об их голосне меньше чем трехлетней давности? Ведь выпучат очи: да ты, собственно, о чем, друже, о какой такой? березовой?
Но значение книги Межуева для меня вовсе не сводится к радости исторических узнаваний. Глядя на эпохальный сюжет, складывающийся из эпизодов статей, я не могу не задаться вопросом, как человек, с 1990-х работающий над поэтикой историко-политических текстов: кто основной персонаж этого сюжета? Чью судьбу обсуждает автор, излагая и анализируя игрища западной — особенно американской — мысли вокруг чертежей "объединенного мира"? Мне дорог ответ Межуева на этот вопрос. Будь этот ответ другим, книга представляла бы для меня гораздо меньший интерес.
В ряде ее мест проглядывает терминология неомарксистов валлерстайновского толка с их контрастами Центра, Периферии и Полупериферии, людей, для которых главный герой новой и новейшей истории — капитализм, объявший планету своей так называемой мир-системой, а все надстроечные напряжения политики, милитаризма, культуры происходят из перипетий неэквивалентного (эксплуататорского) обмена. Но при сколько-нибудь внимательном чтении становится видно, что акценты у Межуева поставлены иначе и коллективный герой у него не тот.
Сама топика "кризиса доверия" разнокультурных народов к элитам, выстроившим объединенный мир, слишком уж напоминает мне не И.Валлерстайна, а А.Тойнби. Как известно, у последнего роковым фактором в излагаемых им историях цивилизаций неизменно оказывается обнаруживаемая элитами в некий срок неспособность интегрировать общества, подтачиваемые протестом внутреннего многоплеменного пролетариата и напором пролетариата внешнего, материально сцепленных цивилизаций, но не питающих доверия к ее ценностям и не полагающих в ней "своего сокровища и своего сердца". Потому-то тема "Кризиса доверия" у Межуева наталкивает на мысль, что предметом его книги выступает приключение одной из таких цивилизаций — то есть этнокультурного сообщества, которое однажды под знаком определенной религии усвоило представление о себе как об Основном Человечестве на Основной Земле, якобы замкнувшем на своем предназначении судьбы всего человеческого рода.
В одном из выступлений Межуева прозвучала мысль, очень впечатлившая меня — и проливающая свет на многое в его книге, а именно мысль о рождении цивилизаций из решимости народа или народов быть цивилизацией, то есть быть Основным Человечеством. Похоже, всякая из них когда-то конституировалась подобным героическим и предерзким решением. По Тойнби, вызываемые к жизни первичным вызовом цивилизации в последующем надламывались и несли кару из-за неспособности их элит совладать с каким-то вызовом из последующих предложенных сфинксом-историей. Но мне думается, что кто-нибудь из античных историков с их зацикленностью на идее божественного наказания героям и народам за сверхчеловеческую дерзость (гибрис), получив истории цивилизаций в свое распоряжение для рассказа, скорее бы выделил в рисуемых коллективных судьбах мотивы возмездия, карающего гибрис-самонадеянность первоначального решения о себе как об Основном Человечестве. Возвышение наивного трайбализма до образа высокой культуры, защищенной броней якобы "богоотмеченных" геополитики и геоэкономики.
Перечитывая блестящие описания разных мир-экономик во "Времени мира" Ф.Броделя, нетрудно ухватить, что практически каждая цивилизация тяготеет к выстраиванию своей мир-экономики, превращению в ее базу доступного круга земель и морей. Но экономический (и шире — социально-экономический) ракурс лишь один из нескольких, в которых биография цивилизации реализуется как целостный героический и гибристический сюжет. Современный неомарксизм должен быть урезан в его претензиях и помещен на подобающее ему — и так вполне респектабельное — место в системе штудий, посвященных истории единственной цивилизации, сумевшей, по Валлерстайну, снять все препятствия перед экспансией своего капитализма и в силу этого вырасти по широте своего влияния и своей ресурсной базы в цивилизацию планетарную, заложить постройку "объединенного мира". Как ни курьезно, сама эта уникальность законно делает Запад своеобразным эталоном в цивилизационных исследованиях, предоставляя ему возможность более развернуто представлять многие латентные в прошлом стадиальные тенденции подобных сообществ (вроде эпизода городской революции с утверждаемым главенством города над деревней или воздвижения "Империй Позднего Часа", тяготеющих ко "всемирности" — каждая в своих масштабах).
