– Ну что ты дуешься?
Она не ответила, и он тоже разозлился.
– Знаешь, если ты хочешь уехать без меня, я тебя не держу.
– Именно это я собираюсь сделать.
Его как будто ударили: ему и в голову не приходило, что она примет его предложение всерьез. Ну что ж! Пусть уезжает, сказал он себе. По крайней мере, теперь все ясно, нельзя больше обманывать себя, я для нее старая привычка, но она никогда меня не любила. Я знал это раньше, а потом забыл. Нужно вспомнить. Заковать сердце в броню. Предоставить ей делать все, что она хочет. И делать, что я хочу. Ему вспомнился сад в Вильневе, запах кипарисов и роз, пригретых солнцем. Вернувшись из Москвы, я уеду из Парижа, поселюсь в Провансе. Какой я глупец, что жертвую собой ради нее. Теперь каждый сам за себя.
Значит, правду говорят, что искреннее общение невозможно, что никто никого не понимает? – спрашивала себя Николь. Глядя на Андре, сидящего на Машином диване с рюмкой водки в руке, она думала, что надо пересмотреть все их прошлое. Они жили в параллельных мирах, каждый для себя, не зная друг друга, рядом, но не вместе. Перед тем как уйти из номера сегодня утром, Андре посмотрел на нее с нерешительным видом, вроде бы хотел объясниться. Она открыла дверь, он последовал за ней, но в такси оба молчали. Объяснять было нечего. Об этот гнев, об эту боль, об это очерствение сердца разбивались все слова. Какое пренебрежение, какое равнодушие! Перед Машей они весь день разыгрывали вежливую комедию. Как сказать ей, что я уеду без Андре?
Он пил уже четвертую рюмку водки, ну и пусть! В молодости, выпив, он становился романтичным и обаятельным, нес порой чушь, но ни язык, ни ноги не заплетались. Теперь же – с каких пор? – слова произносились с трудом, движения становились неловкими. Врач сказал, что алкоголь и табак ему вредны, что это смерть, которую он принимает по чайной ложке. И снова, заслонив гнев, в ней вспыхнул страх. «Он слишком много пьет». Она сжала губы. Ну и пожалуйста, пусть постепенно убивает себя, если хочет, все равно они оба рано или поздно умрут, и в некоторых случаях что умереть, что жить – все равно. Было что-то старческое в том, как он пытался поддерживать с Машей разговор по-русски. Та смеялась его акценту, но они понимали друг друга с полуслова. Время от времени он с озабоченным видом трогал пальцем щеку. Николь хотелось закричать: «Мы не так стары, нет, еще нет!» Он изменился; она это заметила сейчас, в этой поездке – может быть, потому что видела его ежеминутно. Ему теперь хотелось лишь влачить свои дни. А раньше он любил жить. Но жизнь была для него непрерывной выдумкой, приключением – веселым, непредсказуемым, в которое он увлекал ее. Теперь ей казалось, что он прозябает: это и есть старость, я не хочу!
Что-то сдвинулось в ее голове. Как от удара в лоб, когда двоится в глазах и видишь два образа мира на двух разных уровнях, не разбирая, где верх, где низ. Два образа ее жизни, прошлого и будущего, не совмещались. Где-то затесалась ошибка. Этот миг казался иллюзией: это не он, это не она, эта сцена происходит не здесь… Нет, увы! Миражом-то было прошлое; это часто случается. Сколько женщин обманываются насчет своей жизни – всю жизнь. Вот и ее жизнь была не той, какую она себе воображала. Андре был пылок, чувствителен, и она решила, что он любит ее нежно и страстно. На самом же деле он забывал о ней, когда не видел; и третий лишний между ними ему не мешал. Для нее присутствие Андре было неисчерпаемым источником радости, а для него ее присутствие – нет. Может быть даже я ему в тягость, и всегда была в тягость.
– Маша, надо уладить один вопрос: мой отъезд. У меня, видите ли, дела в Париже.
– Ах, не пори чушь! – перебил ее Андре и повернулся к дочери: – Она злится на меня за то, что я будто бы решил задержаться здесь, не посоветовавшись с ней. А я, сама понимаешь, ей об этом говорил.
– Конечно! – живо откликнулась Маша. – Первое, что он сказал мне, когда я предложила вам остаться подольше: я поговорю с Николь.
О, эти двое заодно!
– Он этого не сделал. Забыл мне сказать. И вдобавок лжет.
* * *
Опять эта голова Горгоны. Но впервые в жизни ему не было страшно. Она неправа, в корне не права. Маша пыталась уладить размолвку, она отвечала сухо и с укоризной смотрела, как он наливает себе водки; зануда – вот кем она становится. Он проглотил водку залпом, по-русски, с вызовом.
