— Почему?
— Ты говоришь совсем не по-американски. С британским, я бы даже сказала — чисто лондонским акцентом.
— Об этом очень заботилась моя мама: чтобы в Америке мы оставались англичанами, — с дружелюбной улыбкой объяснил Энтони. — К тому же каждое лето я, пока учился в школе, приезжал в Лондон к бабушке и деду. — Он посерьезнел. — Бабушка умерла десять лет назад, а дед очень плох… Боюсь, долго не протянет. Мы с ним большие друзья, я все бы отдал, чтобы продлить его век, но, увы… — развел руками Энтони. — Время не проведешь: старику уже восемьдесят восемь.
Дженифер посмотрела на Хаккета с сочувствием и любопытством.
«Взрослый, самостоятельный мужчина, а так привязан к деду, — промелькнула мысль. — Томас о своей бабушке вспоминает раз в год, и то лишь после того, как мать позвонит и напомнит, что старушку надо поздравить с днем рождения».
Дженифер вспомнила собственных бабушку и деда — родителей отца. Оба, хоть порой и испытывали недомогание, были еще полны сил.
— Но не будем о грустном. — Энтони снова заулыбался, и взгляд Дженифер невольно задержался на его губах. «Не узкие, не толстые, часто растянуты в улыбке, но бывают и по-мужски плотно сжаты. Наверно, всегда теплые… Боже, о чем это я!»
Испугавшись собственных мыслей, она опустила взгляд и принялась размешивать вилкой спаржу. Блюдо выглядело аппетитно и изысканно, но есть почему-то не хотелось. Состояние было странное: грусть соседствовала в душе с предчувствием чего-то значительного и прекрасного.
— Знаешь, как я узнал тебя? — спросил вдруг Энтони.
Дженифер вопросительно подняла глаза.
— По ямочке на щеке, — сообщил он. — Да-да, именно когда ты улыбнулась, я понял, что мы знакомы.
— Разве я улыбалась? — растерялась Дженифер, стараясь воспроизвести в памяти события вчерашнего дня.
— Весьма сдержанно, я бы даже сказал, устало, но улыбнулась. — Энтони поднял указательный палец. — И я вдруг почувствовал запах детства, представляешь? Потом ты улыбнулась еще раз, когда уже была в поезде.
— Мне тоже показалось, я тебя где-то видела, — сказала Дженифер. — Но чувство было таким смутным, что я решила, ты мне просто кого-то напомнил.
У Энтони заблестели глаза. Создавалось такое впечатление, что они у него всегда улыбаются, во всяком случае, большую часть времени.
— Когда же ты вернулся в Лондон и в связи с чем? — спросила Дженифер.
— Здесь открылся филиал нашего нью-йоркского предприятия, и мне предложили переехать, причем с повышением. Я согласился. Живу здесь уже почти пять лет и вполне доволен.
Дженифер покачала головой:
— Жизнь тут и там наверняка совершенно разная.
— Во многом — да, но я с рождения люблю Британию, быстро здесь освоился и привык к местным порядкам. — Энтони глотнул «Перрье» и слегка ослабил затянутый идеальным виндзорским узлом галстук.
Хаккет вообще выглядел безупречно. Дженифер всегда привлекали мужчины, умеющие одеваться со вкусом. Томас носил свободную одежду и был несколько небрежен, впрочем, будучи человеком искусства, он, наверное, имел на это право. По крайней мере Дженифер убеждала себя в этом, чтобы лишний раз не раздражаться.
«Что-то я думаю про Томми одни гадости», — отметила она, тут же вспомнила его странный звонок и снова опечалилась. И внезапная поездка, и чье-то хихиканье — все это казалось крайне подозрительным.
— Какие-то проблемы? — поинтересовался Энтони.
Дженифер вздрогнула:
— Что? А, да… То есть… — Она смущенно засмеялась. — Прости, я вчера и сегодня, да и вообще в последнее время сама не своя.
— Неприятности на работе? Или в личной жизни? — спросил Энтони, снова поднося к губам стакан с «Перрье».
Дженифер пожала плечами. Ее вдруг снова охватило вчерашнее желание рассказать Энтони обо всех своих бедах, и, сама того не ожидая, она заговорила:
— Да, неприятности. И на работе, и в личной жизни. — Дженифер как-то сразу стало легче, и, взглянув в сосредоточенное лицо собеседника, она продолжила: — Мой друг ведет себя все более странно. И я уволилась из кафе, где работала официанткой. Как раз вчера.
— Официанткой? — Энтони нахмурился. — По-моему, это занятие не для тебя. — Он прищурил глаза, и они почти скрылись в густых ресницах. — Тебе бы творить что-то прекрасное, заниматься… преображением. Скажем, человеческой внешности.
