«От 20 февраля 1993 г.
Синопсис: пациент А.Г., музыкант; возраст – 9 дней; состояние удовлетворительно-подавленное; на первый взгляд опасности не представляет; итог отношений с семьей подведен; помимо волевого приятия обнаружена склонность к подробному осмыслению: в этом довольно сумбурен, что, к сожалению, обусловливает определенную непредсказуемость в дальнейшем; склонность к резким перепадам от заносчивости к смирению подозрительна. Рекомендован к пристальному присмотру.
Материал № 1
<...>
– Нет, не припомню. А если и припомню, вам-то что проку от моего припоминания? Простите, доктор, здесь можно курить?
А как к вам тогда обращаться? Понятно... Тогда скажите мне, Катя, чего, так сказать, ради, чем то есть я обязан этакой чести, вашему вниманию? <...> Ах, вот оно что... Не уверен. Что ж, согласен, попробуем разобраться вместе. Нет, не стоит. Спасибо, забавная пепельница. <...> Вы знаете, я, пожалуй, не помню. Ну что я мог тогда подумать... Что человеку может прийти в голову, когда он такое слышит? Это было так, как будто мне кто-то крикнул, что молоко сбежало или жена – навсегда. Или что-нибудь в этом роде. Да. Нет. А почему вы спрашиваете? Не понимаю...
<...> Да, это была моя жена. Нет, она блондинка, правда, крашеная блондинка. Да, на ней был синий берет. Не отметил? А зачем вам это? <...> Ну хорошо. Допустим, рост у нее примерно метр семьдесят, глаза большие, серые с черными штришками. В сумерках меняют оттенок – становятся голубыми... Фигура превосходная. Но зачем вам это? <...> Ясно. Что же я могу о ней такого замечательного рассказать... Разве что... Ну хорошо, я отдаю себе отчет, что это может показаться более чем странным и – что хуже – бесполезным... К тому же обстоятельство это запросто может отбросить тень на мой рассудок, но раз вы просили быть подробным...
<...> В общем, как видите, почти ничего особенного. Простите, я волнуюсь, хотя чего уж теперь. <...> Пожалуй, да, было что-то еще. Определенно было. Извините, у меня зажигалка барахлит... «Черный Капитан». Довольно сносные, только вот этот вкус сладковатый раздражает, не углядел, в общем... В тот день приключилась такая еще деталь... После я пытался думать о ней, но ничего ясного в ней не увидел, и все же это мне до сих пор не дает покоя... Тем утром, когда я уже проснулся, а жена еще спала... Нужно прежде сказать, спит она у меня очень странно, с приоткрытыми глазами, у нее короткие веки, в народе это называют «лупяницей», довольно вычурное, согласитесь, название. Такое, правда, очень редко случается, в общем-то это можно рассматривать как уродство, дефект... Да-да, именно. Причем, как заснуть при этом совершенно непонятно, а жена говорит, что и не замечает вовсе, сызмала привыкла и свет ей ничуть не мешает. А вот сам я поначалу никак, никак не мог привыкнуть. Глядя на это, на то, как она спит, мне часто становилось не по себе. Ну, в самом деле, представьте, такое жуткое зрелище. Бывало, я даже заснуть от этого чувства не мог, когда она уже заснула, а ты читаешь, читаешь, и вроде пора уже на боковую, поворачиваешься, чтобы выключить бра и самому отключиться, и вдруг видишь, что человек вроде как бы и родной, а из-за того, что вид такой – будто мертва – имеет, чужой она странно казалась, словно видишь впервые – хотя, говорят, ко всему можно привыкнуть, правда? Ведь можно было бы уже давно смириться, мы ведь все-таки семь лет как женаты, а все же всякий раз берет оторопь... Так вот, поворачиваешься и вдруг видишь: лежит она навзничь, глаза приоткрыты, и когда смотришь на нее, то чудится, что сны роятся, как невидимые бабочки, или стрекозы, или что-то с прозрачными крыльями, над ее лицом, и сам не знаю, как так выходит, что оторваться от их кружения совсем невозможно. Они кружатся и кружатся, и вроде как пыльцу собирают с чела, или вдруг все вместе собираются в прозрачный рой, он сжимается летучим рыхлым комом, и тогда над ней застывает нечто, словно шар, наполненный ее невидимым зреньем, он упруг, его слегка колышет что-то, и иногда звук глухой раздавался, будто кто-то постукивает ладонью в окно в кухне, просится внутрь, и бывало, что входит, – это можно было отсечь по легкому дребезгу чашек, – и шар тогда колышется, дышит чаще, как бы от более близкого присутствия, что ли... Особенная жуть охватывала меня, если я вглядывался в самые зрачки. Тогда кажется, что видишь сквозь свое отражение уходящую вглубь глубину сна. Я так поступал иногда, это завораживало на всю катушку, самому страшно, будто сам вслед за взглядом, но жуть эта сладкая как бы... Простите, вы что-то спросили? <...> Нет, не думаю, даже уверен. Ведь в конце концов, если это и так, то ведь главное здесь впечатленье... Ага. Спасибо.
