— Можете отойти от опасного места! Мы уже всё поняли! — крикнул Итрихе. (Этот оригинальный монах раздражал Унъерта, и в то же время очень ему нравился.) Наверху послышалась возня, и «планет» стало вдвое меньше…
…Всё это вспомнил Унъерт, закончив составлять график. Во время таких фильмов он с трудом сдерживал смех, чтобы не рассердить богов…
…В тот день показывали фильм про горы Ы’ехтан и города севера — Рингфере, Факрихте и Керехет. Это были уже съёмки с натуры. День выдался тихий, пыльный и ясный — обычный для середины осени. Досыхала последняя на территории монастыря лужа, похожая на неровную голубую жесть. Лучи Эяна так и пронизывали мозг… Уставший от жары Унъерт так и рухнул на своё место, забыв купить святой билет. Однако не на полуденный киносеанс пришло не так много людей, и случайно никто не заметил его и не поднял с места. Этого не заметил сам Унъерт…
…Когда закрыли войлочные двери и наступила темнота, он вдруг почувствовал абстрактно тяжёлое ощущение, не поддающееся описанию. Это было вроде абстрактно сладкого вкуса без сахара… Вдруг ему показалось, что он видит со стороны собственную голову. Она была яркой, как фарфор в полдень, и одновременно тёмной. Как сажа ночью. И мчащиеся чабаны взмахивали навдарховыми шестами, указывая ящерам путь, с другой стороны, на экране — и такой же нёсся по извилинам мозга, которые светились за ним и гасли… Вдруг извилины покрыли поверхность головы и замигали яркими радужными кольцами. Арат вышел через правый глаз, и поскакал вдаль. Его траектория зашла за экран, разделилась на слои, и слои траектории начали заходить за слои киноэкрана и удаляться, угасать. А кольца тоже угасали, и у Унъерта создалось впечатление, будто он летит внутри себя бесконечно долго, проваливаясь через всё новые кольца — и то ли падает вниз, то ли входит в невидимые шары, окаймлённые кольцами, используя всю их поверхность как дверь, и вдруг оказываясь внутри, а не снаружи… Вдруг с диким страхом он понял, что ещё за несколькими кольцами ничего нет! Там было небытие с иррациональными размерами, не чёрное и не серое, а не имеющее цвета… И всё оборвалось. Унъерт уже не чувствовал, как откинулся на спинку кресла. Он потерял сознание…
Очнулся он от холодной воды, которая лилась ему на голову и лицо. Часть воды он выпил. И ему стало лучше…
(Это… иная ветвь, что ли?)
…На следующий день, полежав в прохладной полутёмной келье, Унъерт пришёл в себя окончательно, и стал без страха рассказывать о своих ощущениях.
— Слушайте, монахи… Эээх… Как по лысой голове спектральной радугой расходится шок!
— Как это понимать? Тебе всё ещё плохо?
— Немного нехорошо.
— А что случилось с нашим почтенным Унъертом?
— Слушайте… Я пришёл в кинотеатр и сел в кресло, как обычно. Вдруг мне стало тяжело. Это было… как если бы маятник застыл, одновременно совершая колебания. Так я почувствовал себя… Впрочем, откуда? Со стороны! Этот маятник как бы вдруг стал качаться, а не бесконечно быстро висеть в нулевом положении… Понимаете?..
Все с трудом поняли…
— …Когда в самом медленном состоянии он проходил через ноль, я увидел всё сразу: и наружную обстановку, и себя изнутри, как будто провалился внутрь себя. Глазницы стали прозрачными, и стали выплывать куда-то вперёд. Череп стал большой, как комната. И я как будто стал проваливаться внутрь себя. Провалился под внешний, первый слой головного мозга, молекулярный — все предметы стали расслаиваться. Слоёв у них становилось всё больше с каждым переходом внутрь через оболочки мозга. Тут и маятников стало двое, и второй придал мне ощущение, что в мою глазницу вошёл арат с ургой. А я вижу себя со стороны — как будто ничего не чувствую, как будто свой труп вижу. Стало очень странно: одновременно я проваливался в собственный труп, как будто гнался за аратом — а сам снаружи наблюдаю, что будет. А он выхватил ощущения наружного мира. нанизал на ургу, и только его я теперь видел снаружи. Он, сам из шести слоёв, стал заходить за экран, а у экрана слоёв всё больше — и он поехал по слоям вправо, свернул, поехал влево, опять свернул — и так послойно удалялся… «Постой, арат!», — хочу крикнуть я; но тут урга зацепилась, имея неопределённый яркий цвет, за экран — оттуда на эту сторону — и кончились все внешние восприятия. Я видел теперь только себя. Вместе с тем я ощущал, что проваливаюсь внутрь себя, но видел только себя внутри трупа, а снаружи — труп; и радиальные сферические миры, в которые я проваливался, расходились спектральной радугой у меня по голове…
