— Хорошо… — тихо проговорил он и резким движением сбросил с себя рубашку.
Марика взглянула на его спину, иссеченную лилово-синими рубцами (некоторые еще не совсем зажили) — и у нее перехватило дыханье.
— Осторожно, Имре, не ложись на спину! — невольно воскликнула она, дотронувшись до его плеча. Почему ее не было тогда рядом с ним?
— А ты, Марика… Как ты жила эти годы? — тихо спросил Имре, опустив взгляд.
А Марика не могла отвести глаз от его спины. Звери! Как они издевались над ним!
— Ты что-то спросил меня? — опомнившись, сказала она.
Имре удивленно повернулся к ней и увидал, что глаза ее влажны.
— Я спрашиваю, как тебе жилось… Ведь была война…
— Да-да… Была война. Но для меня она прошла стороной…
Марика помолчала немного.
— Ты спрашиваешь, как я жила? Боже мой! Очень просто. Однажды оказалось, что не надо идти в школу. Я осталась дома. Прибирала в комнатах. Кормила поросенка, вышивала. Как радовалась мама! Она складывала мои вышивки в комод и приговаривала шепотом: «Это твое приданое!» И еще я любила танцевать… Вмешиваться в дела взрослых мне не разрешали. Ни в какие дела. Даже в то, кто будет моим мужем…
— И они, конечно, его уже подыскали?
Марика не ответила. Сидела, молча перебирая пальцами тоненькую зеленую травинку.
Лоб Имре перерезала широкая морщина.
А Марика продолжала:
— Мама часто говорила: «Война всех разула. Людям нужна обувь». И я с горечью воображала, что в моем доме до самого потолка сложены кожи. Все вокруг пропахло новыми ботинками, которые шьет мой муж. А по воскресеньям он сидит в своем любимом кресле, перед ним его любимое печенье, и румяное лицо лоснится, как новые скрипучие краги…
— Постой! — перебил ее Имре. — Краги… Краги… Ага, вспомнил! Я видел такие краги, когда меня били коваными ботинками в лицо. Они думали, что победили. Но меня, Марика, еще никто не побеждал! — голос его звучал так твердо, словно он и в самом деле ощутил приближение врага.
— Я, кажется, понимаю тебя, — тихо сказала Марика и взглянула на часы. Дома, наверное, переполох. Ведь сегодня… Нет, нет! Будь что будет. Она не пойдет!
Заметив, что девушка поглядывает на часы, Имре нахмурился.
Солнечный диск медленно плыл по необозримому небесному морю. Он походил на огромную желтую тарелку. А внизу, в долине, уже смеркалось.
— Может быть, пойдем домой? — спросил Имре поднимаясь. И в голосе его звучало разочарование. Он взглянул на Марику.
Погруженная в свои мысли, она молча шла рядом.
Сумерки окутывали всё мягкой, прозрачной дымкой. Яркий солнечный день таял и растворялся. Воздух тяжелел от ароматов трав и цветов.
Они спускались с горы. Внизу лежал их родной городок. Как дрожащие звезды, светились бесчисленные огоньки.
Имре казалось, что сумерки, поглощавшие яркость и четкость уходившего дня, скрадывают и его радость. Но нет, он верил: радость лишь отступила, притаилась.
Вот и калитка Марики. Совсем стемнело. Они стояли так близко друг к другу. Пора прощаться. Что сказать Марике? В глазах ее едва уловимая, мягкая грусть. Но именно от этой грусти на сердце у Имре снова становится радостно. Губы ее полураскрыты. Она хочет что-то сказать? Имре держит ее руку и чувствует, как по телу его пробегает дрожь. Он наклоняется, чтобы обнять Марику, но она мягко высвобождает руку и исчезает в калитке…
…В комнате темно, но Имре не хочется зажигать огонь. Он садится на кровать и закуривает сигарету. Темно и тихо. Только жужжит жук, залетевший откуда-то в комнату. Ветка каштана ласково поглаживает оконную раму. Притаились в шкафу старинные чашки.
Со двора доносятся обрывки разговора. Соседка что-то рассказывает его матери. Может, ему послышалось? Нет, нет!
— Ну и отшила она того сапожника! А он-то принарядился, новые скрипучие краги надел. Пришел кольцами меняться… От такого богача отказаться! Она еще пожалеет.
Имре от радости выронил сигарету…
