И тут, в очередной раз выдернув себя из недр земли асфальтной, я решилась.
Решилась хоть раз в жизни ответить за собственные слова. Обычно мне удавалось отмазываться.
Сначала после принятия этого решения было безумно душно, в горле образовался комок нервов, по рту — сушь. В голове царил кавардак. А по ощущениям грядущий обморок.
Я решила не рисковать своей вегетососудистой дистонией и двинулась в сторону пешеходного перехода.
…как вдруг из соседней машины заиграл Патрик Вульф.
It’s you
Who puts me in the magic position, darling now
Yo u put me in the magic position
To live, to learn, to love in the major key
[3]Неужели кто-то в Москве слушает брит-поп? Если он еще и читает Стивена Фрая, то я готова не бросаться под поезд в ближайшие полчаса.
А какого черта и не наломать дров? Если верить отцу, то живем мы только один раз и терять, собственно говоря, нечего. С другой стороны, если верить матери и мы живем много жизней, то тем более, почему бы не рискнуть?
Гулять так гулять!
Трясущейся рукой я постучала в окно пассажирской двери первой попавшейся машины — той, из которой доносился Мистер Вульф со своей песней «Magic position».
Водитель опустил окно.
Диск заело.
Кто бы сомневался — с моей-то претензией на везение.
— Можно я у вас здесь посижу? — Я пыталась не смотреть на мужчину, управляющего данным транспортным средством.
— Зачем?
Не могу сказать, чтобы мужчина испугался, скорее он был приветливо насторожен.
— Откройте, пожалуйста, быстрее, а то сяду в соседнюю.
В России угроза — всегда самый верный метод манипуляции.
Он снял блокировку с дверей и пустил меня в свой вечер.
Зазвонил телефон.
Его.
Он звонил так настойчиво и так проворно, но ни я, ни водитель не обращали на этот звук никакого внимания. Мы сидели в пробке и молчали.
Нам было все равно.
Мы оба не понимали, что делаем, но, в отличие от меня, мускулы моего спутника были расслаблены. А дыхание ровное.
— Что у вас случилось с музыкой? Диск заело? Может, протрем диск и поставим снова?
— Да проще другой диск поставить. Или радио включить. — Для него не было проблем в мелочах — это плюс.
Видимо, он тоже от чего-то бежал. Его грустный взгляд делил дорогу на дополнительные полосы движения. По радио играла заунывная песня на иврите. Это минус.
— Он поет о том, что если девушка согласится и пойдет вместе с ним, то он непременно сделает ее счастливой. Только ей надо поверить, — решила я хоть как-то начать разговор о цене, не получилось, конечно, но хоть попыталась.
— Ты знаешь арабский? — спросил меня водитель.
— Это иврит.
— Хорошо, поставлю вопрос иначе, ты знаешь тот язык, на котором исполняется эта песня?
— Нет, но если бы я вдруг решила спеть такую песню, то непременно вложила бы такой смысл. Такой тональностью только липовые обещания раздавать.
Водитель рассмеялся.
— Куда тебе? — спросил он.
— А какие варианты? Из двух: к тебе или к тебе? — Я сказала это с такой уверенностью, как будто каждый день зарабатываю на жизнь проституцией.
Я улыбнулась. Потому что Станиславский точно только что перевернулся в гробу и истошно прошептал: «Верю».
Мужчине, простите, моему первому клиенту было чуть за тридцать. Или под тридцать. Около того.
Седины ни в волосе, ни в голосе пока не намечалось.
Поскольку он сидел, точный рост я определить не смогла — но в нем было нечто умиротворенное. Как в рекламе «Пусть весь мир подождет». И он ждал. Не мужчина, а мир.
Мне нравилось, как холодный воздух смешивается с его ароматом. Последнее, что я привезла отцу, — сейчас так противно вспоминать, — это купленный в duty-free одеколон Dior. От моего первого клиента доносился этот запах.
Я была уже готова начать набивать sms Зигмунду Фрейду, но тут вспомнила, что не знаю его номера и что свой Blackberry оставила в машине мамы. И к тому же я хоть и дома, но в роуминге, и потому, скорее всего, заблокирована.
Из левого глаза покатилась предательски одна слеза.
— Что-то случилось?
— Нет, просто жарко.
— Хотите воды? — Он потянулся за бутылкой с минералкой.
— Нет, спасибо. Мне бы закурить.
— У меня в машине не курят.
— Не курят — так не курят! — Я посмотрела на часы. Было начало девятого.
