Птолемей, известный всем как сын Лага, легким галопом гнал своего гнедого к озеру близ Пеллы; там, вдоль берега, находилось отличное место для верховой езды. Лошадь подарил Лаг. Хотя детство Птолемея было довольно безрадостным, Лаг с годами привязывался к юноше все сильнее. Сейчас Птолемею исполнилось восемнадцать; он был смугл, широк в кости, и его строгий профиль с годами обещал сделаться жестким. Он уже заколол вепря и мог сидеть за столом с мужчинами. Первого человека он убил в приграничной стычке и сменил мальчишеский поясной шнурок на красную кожаную перевязь. Теперь там висел кинжал с костяной рукояткой. Ясно было, что Птолемей заслужил доверие Лага. В конце концов они поладили друг с другом, а царь хорошо обходился с обоими.
Между сосновой рощей и озером Птолемей увидел, как Александр машет ему рукой, и направился в его сторону. Он любил мальчика, который, казалось, нигде не мог найти себе друзей: слишком сообразительный для семилетних, хотя ему еще и не было семи, слишком маленький для старших. Александр бежал через заболоченную пустошь, которая за лето спеклась и затвердела за кругом окаймлявших ее низкорослых камышей. Его огромная собака рыла землю в поисках мышей-полевок, то и дело возвращаясь к хозяину, чтобы ткнуться перепачканным носом в ухо Александра. Она могла это сделать, не отрывая передних лап от земли.
– Oп! – сказал юноша, сажая Александра на квадратную матерчатую попону перед собой. Они двинулись дальше, выискивая ровное место. Птолемей хотел пустить лошадь в галоп. – Твой пес все еще растет?
– Да. У него тело маловато для таких лап.
– Кажется, ты был прав, он определенно чистокровной молосской породы. У пса начинает расти воротник.
– А вон в том месте его хотели утопить!
– Когда не знают, чье семя, щенков трудно сбыть.
– Хозяин назвал его дрянью и привязал к нему камень.
– После этого кого-то здорово покусали, так я слышал. Мне бы не хотелось, чтобы такой пес меня тяпнул.
– Он был слишком мал, чтобы кусаться. Это сделал я. А теперь можно пуститься вскачь, – сказал Александр.
Пес, радуясь возможности размять свои огромные лапы, несся с ними наперегонки по берегу широкой лагуны, соединяющей Пеллу с морем. Потревоженные конским топотом, в осоке закричали и захлопали крыльями дикие утки и чайки, длинноногие цапли и журавли. Звонким чистым голосом мальчик затянул пеан[11] конницы гетайров[12], яростный мотив атаки. Его лицо разрумянилось, волосы развевались, серые глаза казались голубыми. Он сиял.
Птолемей придержал лошадь, давая ей передышку, и принялся расхваливать ее. Александр поддерживал беседу как истинный знаток. Птолемей, иногда чувствовавший свою ответственность за мальчика, спросил:
– Твой отец знает, что ты столько времени проводишь с солдатами?
– Конечно. Он сказал, что Силан мог бы поучить меня бросать в цель копье, а Менеста – взять меня поохотиться. Я общаюсь только с друзьями.
Меньше слов, больше мыслей. Птолемей уже и прежде слышал, что царь закрывает глаза на грубых приятелей сына, лишь бы тот не следовал целый день за матерью. Юноша стегнул лошадь, направляя ее в легкий галоп. Но в стрелке копыта застрял камень, и пришлось спешиться, чтобы его вынуть. Голос ребенка прозвучал сверху:
– Птолемей, это правда, что по-настоящему ты – мой брат?
– Что?
Лошадь воспользовалась изумлением Птолемея и потрусила прочь. Александр, сразу же подхватив поводья, твердой рукой остановил ее. Смущенный Птолемей отвернулся, так и не поднимаясь в седло. Чувствуя, что допустил какой-то промах, Александр сдержанно пояснил:
– Так говорили в караульной.
Птолемей не ответил. Мальчик настойчиво ждал, понимая, что в этом молчании больше размышлений, чем гнева. Наконец юноша произнес:
– Да, они могли так говорить, но никто не посмеет сказать этого мне. И ты не должен. Я убью любого, кто осмелится на это.
– Почему? – спросил Александр.
– Просто так надо, вот и все.
Ответа не последовало. Птолемей с тревогой заметил, что мальчик задет. Он не хотел обижать Александра.
– Послушай, – сказал Птолемей неловко, – большой, взрослый мальчик вроде тебя… если ты не знаешь почему… Конечно, я был бы рад оказаться твоим братом, что тут говорить… дело в другом. Моя мать – жена отца моего отца. Это значило бы, что я незаконнорожденный. Ты понимаешь, что это такое.
