Гефестион, пораженный этим новым тоном, косо, украдкой взглянул на Александра.
– Я должен подумать и что-то решить. Мне нельзя то и дело отвлекаться на эту суету. Мать должна понять.
– Это успокоит ее ум, я полагаю, – сказал Гефестион, который и сам успокоился. («Так значит, она колдовала, и ответил не тот дух; хотел бы я знать ее мысли».) – День свадьбы не может не быть для нее торжественным: ее дочь сочетается с ее братом. Что бы ни чувствовал царь, он будет вынужден почтить ее, хотя бы ради жениха. Точно так же Филипп должен будет почтить тебя.
– О да. Но главным образом это будет день его торжества. Празднества превзойдут все, что помнят люди и о чем написано в книгах. Эгия уже наводнена ремесленниками, а приглашений разослано столько, что я удивляюсь, как он не пригласил гиперборейцев. Не обращай внимания, мы должны пройти через это перед походом в Азию. В Азии это будет казаться таким же далеким. – Александр показал на равнину внизу.
Стада на расстоянии выглядели совсем крошечными.
– Да, это превратится в ничто, – согласился Гефестион. – Ты уже основал город, но там обретешь царство. Я вижу это так же ясно, словно боги открыли мне будущее.
Александр улыбнулся другу, сел, обхватив колени руками, и обратил взор на ближайшую к ним гряду гор. Где бы он ни был, он не мог надолго отвести глаз от линии горизонта.
– Ты помнишь то место у Геродота, где ионийцы посылают Аристагора к спартанцам, прося их освободить греческие города Азии? – спросил Александр. – Те отказались, услышав, что Сузы – в трех месяцах пути от моря. Сторожевые псы, не охотничьи… Ну, хватит, хватит! Лежать!
Годовалая борзая, удрав от охотников и вскарабкавшись сюда по запаху, успокоилась и, перестав ласкаться, послушно вытянулась рядом, уткнувшись в Александра носом. Он щенком привез ее из Иллирии и натаскивал в свободные часы. Ее звали Пёрита.
– Аристагор, – продолжал Александр, – привез им высеченную на бронзе карту, весь мир со Всеобъятным Океаном, и показал персидскую империю. «Поистине задача нетрудная, ибо варвары – это люди, не способные к войне, а вы – лучшие и храбрейшие мужи на свете. (Возможно, это было правдой в те дни.) Вот как они сражаются: пользуются луками и коротким копьем, выходят на поле в шароварах, головы покрывают тюрбанами (только в том случае, если не могут позволить себе иметь шлем); это показывает, как легко их победить. Говорю вам также, что народы, населяющие те земли, обладают богатством большим, чем совокупное богатство всего остального мира (вот это правда). Золото, серебро и бронза; расшитые одежды; ослы, мулы и рабы; вы будете владеть всем этим, если решитесь». По своей карте Аристагор показывал им народы Персии, до киссиев на реке Хоасп. «И на ее берегах – город Сузы, где держит свой двор Великий царь и где находятся сокровищницы, в которых хранятся его богатства. Как только вы станете хозяевами этого города, вы сможете бросить вызов самому Зевсу: его богатства не превзойдут ваши». Аристагор напомнил спартанцам, как они вечно сражаются у своих границ за клочок земли, с людьми, у которых нет ничего, что стоило бы боя. Зачем вам это, сказал он им, если вы можете стать владыками Азии? Спартанцы три дня держали его в ожидании, потом ответили, что город слишком далеко от моря.
Охотники у костра протрубили в рог, давая знать, что еда готова. Александр смотрел на горы. Как бы голоден он ни был, он никогда не спешил сесть за стол.
– Только Сузы. Они не хотели даже слышать о Персеполе.
В любом месте Оружейной улицы в Пирее, гавани Афин, стоял такой шум, что слов говорящих почти не было слышно. Мастерские были открыты, чтобы показать работу и выпустить жар от кузнечных горнов. Здесь не орды рабов копошились в дешевых скороспелых фабриках, но лучшие мастера снимали мерку с обнаженного заказчика, перенося ее на глиняную болванку. Пол-утра могло уйти на то, чтобы подогнать броню по фигуре и выбрать из книги образец узора для инкрустации. Только в нескольких мастерских делали доспехи для войны; наиболее модные обслуживали знатных людей, которые хотели быть замеченными на Панафинеях. Если они могли выдержать шум, то встречались здесь со всеми своими друзьями; на приходящих и уходящих не обращали внимания. В комнатах наверху грохот едва приглушался, но собеседники, держась рядом, могли слышать друг друга; кроме того, все знали, что оружейники становятся туги на ухо, а это уменьшало опасность быть подслушанными.
