Молодая жена царя Филиппа родила своего первого ребенка. Девочку. Удрученная повивальная бабка вынесла малышку из комнаты роженицы. В знак ритуального одобрения Филипп взял ребенка на руки: маленькое красное сморщенное существо принесли совсем голым, чтобы невозможно было скрыть изъяны. Изъянов не было. Аттал, тенью бродивший по дому с первой минуты схваток, склонился над младенцем, и его лицо тоже покраснело и сморщилось; он надеялся вопреки всему, пока не увидел пол ребенка своими глазами. Когда девочку унесли, бледно-голубые глаза Аттала с ненавистью посмотрели ей вслед. Он готов швырнуть ее в озеро, подумал Филипп, как ненужного щенка. Из детей царя на каждые пять девочек приходился только один мальчик. Часто он чувствовал себя из-за этого неловко, но в этот раз выслушал новости с глубоким облегчением.
В Эвридике было все, что нравилось ему в женщинах: чувственная без распущенности, всегда готовая усладить, никогда не устраивавшая сцен. С радостью, в любой день, он возвел бы ее на место Олимпиады. У него даже промелькнула мысль тайно убрать ведьму с дороги: это бы разрешило все проблемы; на ее руках достаточно взывающей к отмщению крови, чтобы совершить суровое правосудие, а в Македонии есть люди не менее искусные в подобных вещах, чем она. Но как бы осторожно он ни устроил дело, сын все равно узнает. Ничто не укроется от него, он выжмет правду из воздуха. И тогда?
А сейчас? Что ж, эта девочка дала ему передышку. Аттал десятки раз твердил царю, что в их семье рождаются одни мальчики. Теперь пусть поостынет. И Филипп, как делал он это на протяжении десяти месяцев, снова отложил решение.
Планируемая им война в Азии постепенно приближалась. Оружие было закуплено и собрано на складах, войска обновились, лошади выезжены; деньги лились рекой: к поставщикам, казначеям, посредникам, клиентам. В хорошо обученной, вымуштрованной, готовой к походу армии ходили легенды о баснословных сокровищах Азии, о щедрых выкупах за плененных сатрапов. Но предчувствия томили: нежные отзвуки, шепотки, искра, улыбка на лице опасности.
Были также и помехи более существенные. Яростная свара, которая могла породить множество кровных распрей, завязалась в винной лавке Пеллы между всадниками из отряда Аттала, состоявшего из его родичей, и теми, кого снова стали называть конницей Никанора, – хотя ни один человек, ценивший свою жизнь, не произнес бы этого имени в их присутствии. Филипп послал за зачинщиками, они молча переглядывались и уклонялись от ответа, пока самый младший, наследник древнего дома, который помнил, что его род сверг чуть ли не десяток царей или помог им прийти к власти, сказал, дерзко задрав бритый подбородок:
– Царь, они клеветали на твоего сына.
Филипп велел безбородому присматривать за собственной семьей; со своим сыном он разберется сам. Люди Аттала, надеявшиеся услышать: «У меня пока нет сына», удалились опечаленные. Вскоре Филипп отправил на запад очередного лазутчика – узнать, что происходит в Иллирии.
В Эпир царь не посылал: Филипп знал, где сейчас Александр. Он получил от сына письмо, которое прекрасно понял: человек чести, Александр зашел в своем служении благородству до последней черты. Эту последнюю черту можно было почувствовать без труда. Филипп ответил с равной сдержанностью. Царица покинула Пеллу по своей воле, из-за своего неуживчивого характера, не претерпев никаких явных оскорблений. Здесь он стоял на твердой почве: не все царские дома Эпира были моногамны. Олимпиада настроила против царя своего сына; вина за теперешнюю ссылку юноши всецело лежала на ней. Письмо не содержало смертельных оскорблений; Александр, в свою очередь, должен был это понять. Но что случилось в Иллирии?
Молодые люди, вернувшиеся из Эпира домой, привезли письмо.
Александр приветствует Филиппа, царя Македонии. Я отсылаю назад, к тебе и их отцам, этих людей, моих товарищей. Они ни в чем не виновны. По своей доброте мои друзья сопровождали царицу и меня в Эпир; прибыв сюда, мы не требуем более их помощи. Когда царица, моя мать, будет восстановлена в своих правах и достоинстве, мы вернемся. До этого я буду действовать по своему усмотрению, не спрашивая чьего-либо позволения.
