Александр понял его. Актеры, слуги Диониса, находились под защитой бога, их часто использовали как послов, еще чаще – как тайных посредников.
– Спасибо, Фессал, – кивнул Александр. – Нет никого, кому бы я доверился охотнее.
Когда друзья шли обратно к стадию, Гефестион спросил:
– Ты знаешь, что этот человек все еще влюблен в тебя?
– И что же? Нужно быть, по крайней мере, любезным. Он чувствителен и все понимает правильно. Может, когда-нибудь у меня и возникнет в нем нужда, кто знает?
Хорошая погода устоялась. Филипп направился к Коринфскому заливу и захватил Навпакт, властвующий над проливом и морем. За лето царь прошел по стране за Парнасом, укрепляя города, ободряя союзников, прокладывая дороги, откармливая на пастбищах коней. Время от времени он делал ложные вылазки на восток, где афиняне и фиванцы усиленно укрепляли перевалы в горах. После этого Филипп отходил назад, оставив врагов выдохшимися и утомленными, и устраивал игры или учения, чтобы его собственные солдаты не потеряли форму.
Даже теперь царь отправил посольство в Афины и Фивы, предлагая обсудить условия мира. Демосфен убедил сограждан, что Филипп, нападение которого было дважды отражено союзной армией, пришел в отчаяние; его просьба о мире – лучшее тому доказательство. Одним хорошим ударом на юге с ним будет покончено.
На исходе лета, когда пожелтел ячмень, росший между деревьями в оливковых рощах Аттики и Беотии, Филипп вернулся в Элатею, оставив гарнизоны во всех крепостях на западе от Парнаса. Форпосты Фив и Афин занимали ущелье в десяти милях к югу. Пока мирные предложения Филиппа не были отвергнуты, царь ограничивался тем, что дразнил врагов. После все изменилось, пришло время показать свою силу. Армии Филиппа обошли форпосты с флангов и могли отрезать от Фив в любую минуту, по желанию царя. На следующий день разведчики Филиппа донесли, что фиванцы ушли, и Филипп занял их укрепления.
Конники выглядели счастливыми; они чистили сбрую и оружие и холили своих лошадей. Грядущей битве предстояло развернуться в долине.
Ячмень побелел, оливки созрели. По календарю Македонии настал месяц Льва. В крепости царь Филипп давал праздничный пир в честь дня рождения сына. Александру исполнилось восемнадцать.
Элатею приукрасили. На стенах царского дома развесили тканые ковры. Пока гости пели, Филипп сказал Александру:
– Ты еще не попросил себе подарка. Чего бы тебе хотелось?
Александр улыбнулся:
– Ты сам знаешь, отец.
– Ты это заслужил. Осталось недолго. Я возьму себе правый фланг, там вечно какие-то неполадки. Ты будешь командовать конницей.
Александр медленно опустил на стол золотой кубок. Его мерцающие глаза, зрачки которых расширились от выпитого вина и видений, встретились с черным глазом Филиппа.
– Если ты когда-нибудь пожалеешь о своем решении, отец, – сказал Александр, – меня уже не будет в живых, чтобы узнать об этом.
Назначение Александра встретили приветственными криками и здравицей. Сразу же вспомнили давние предзнаменования: победа в беге на Олимпийских играх, разгром иллирийцев.
– И третье, – сказал Птолемей, – то, что я помню лучше всего, потому что был в возрасте, когда верят в чудеса. Тот день, когда в Эфесе сгорел великий храм Артемиды. Пожар в Азии.
– Никто не мог рассказать, как это случилось, – вставил кто-то. – Войны ведь не было. Молния ударила или какой-то жрец опрокинул лампу?
– Нет, это сделали нарочно. Я слышал имя виновника. Гейро… Геро… какое-то длинное имя. Неарх, ты не помнишь?
Никто не вспомнил.
– Выяснили, зачем он это сделал? – спросил Неарх.
– Да, он сам охотно сказал, прежде чем его убили. Безумец сделал это для того, чтобы его имя помнили вечно.
Рассвет мерцал над низкими холмами Беотии, вереском и кустарниками, дочерна выжженными летним солнцем; там и тут виднелись серые валуны и гравий. Темные и выцветшие, как вереск, закаленные, как камни, колючие, как терновник, через холмы к равнине устремились люди. Они скатились вниз по склонам и запрудили долину реки; толпа густела, но продолжала упорно прибывать.
Показались смутные очертания конницы; лошади, пофыркивая, осторожно ступали в вереске; босые ноги всадников сжимали их непокрытые седлами бока. Только доспехи и оружие слабо побрякивали и звенели.
