Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры - страница 143
Теперь они были в его власти; Демосфен задел струны давнего соперничества.
Фиванцы устыдились; он уловил этот стыд в глухом ропоте толпы. Сразу из нескольких мест закричали, призывая начать голосование; воины из Священного Союза прислушивались к голосу чести. Камешки с грохотом посыпались в урны, замелькали абаки счетчиков голосов; долгое утомительное занятие после тщательно разработанного метода, к которому Демосфен привык у себя дома. Фиванцы проголосовали за разрыв договора с Македонией и союз с Афинами.
Демосфен возвращался к себе, едва чувствуя землю под ногами. Подобно Зевсу с его весами, он держал в своих руках судьбу Греции и сумел ее изменить! Пусть впереди ждут тяжелые испытания – но какая новая жизнь появлялась на свет без родовых мук? Отныне и навсегда о Демосфене будут говорить как о человеке, достойном этого часа.
Филипп получил новости в полдень следующего дня. Он обедал вдвоем с Александром. Царь отослал слуг и распечатал письмо; как и большинство людей своего времени, Филипп был не мастер читать про себя: глаз нуждался в помощи уха. Александр напряженно затих. Он недоумевал, почему отец не научится, как он сам, читать в молчании. Это было делом практики, и, хотя губы Александра все еще невольно шевелились, повторяя слова, Гефестион убеждал его, что ни единого звука не слышно.
Филипп читал размеренно, без гнева, только морщины и складки на его лице становились рельефнее. Положив свиток рядом с тарелкой, царь сказал:
– Что ж, если они хотят войны, они ее получат.
– Прости, отец, я так и предполагал.
Мог ли Филипп не понимать, что, как бы ни прошло голосование в Фивах, Афины по-прежнему будут его ненавидеть? У царя есть только один способ войти в ворота этого города: всемогущим победителем. Как мог Филипп так долго лелеять призрачную мечту? Лучше оставить царя в покое и подумать о деле. Теперь их планы изменятся.
Афины и Фивы лихорадочно готовились встретить армию Филиппа, идущую на юг. Вместо этого царь двинулся на запад, через горные хребты и ущелья, окаймлявшие Парнасский массив. Он взялся изгнать амфиссийцев из священной долины, этим и предстояло заняться. Что касается Фив, он, скажем так, проверил преданность союзника и получил ясный ответ.
Афинские юноши, возбужденные мыслью о войне, готовились к маршу на север, к Фивам. Толковались предзнаменования: тлели костры, прорицатели придирчиво изучали внутренности жертвенных животных. Демосфен, обеспокоенный влиянием суеверий на афинян, объявил, что зловещие предсказания идут на пользу затаившимся в самом сердце афинского народа предателям, подкупленным Филиппом, чтобы остановить войну. Фокион, вернувшийся в город слишком поздно, чтобы повлиять на события, настаивал на необходимости послать за оракулом в Дельфы. Демосфен со смехом заявил, что Филипп подкупил пифию. И это известно всему миру.
Фиванцы приняли афинян примерно так же, как линкестиды Александра: с изысканной вежливостью. Фиванские военачальники расположили соединенные силы так, чтобы отрезать Филиппа от Амфиссы и заодно укрепить дороги на юг. По всем диким каменистым возвышенностям Парнаса и в ущельях Фокиды армии вели маневры и разведку. Листва на деревьях пожухла и облетела; вершины гор покрыл первый снег. Филипп выиграл время. Он торопился восстановить крепости нечестивых фокейцев, которые охотно уступили их его армии в обмен на уменьшение дани оскорбленному богу.
Филипп не позволил втянуть себя в большое сражение. Несколько столкновений, одно на горной реке, другое за перевалом, он прекратил сразу же, как только увидел, что его войска пытаются завлечь в опасную местность. В Афинах стычки отпраздновали как победу и устроили благодарственные пиры.
Как-то зимней ночью палатку царя натянули у отвесной скалы, служившей защитой от ветра; внизу глухо шумела по камням ущелья вздувшаяся от снега река. На склонах рубили на дрова сосновый лес. Сгустился сумрак, порывы чистого горного ветра разгоняли густые тяжелые запахи дыма костров, овса, чечевичной похлебки, лошадей, грубо выделанной кожи палаток и тысяч немытых человеческих тел. Филипп и Александр сидели на походных кожаных стульях, грея ноги у пылающего очага. Вонючий пар, валивший от промокших сапог Филиппа, сливался с другими запахами войны, столь же привычными и родными для Александра. Сам он был не грязнее обычного. Когда ручьи замерзали, Александр обтирался снегом. Его внимание к подобным вещам породило легенду, о которой он сам едва ли подозревал: люди говорили, что от Александра идет благоухание, как от юного бога. Большинство македонцев не мылись месяцами. Жены пластами снимали с них грязь, когда они возвращались в супружеские постели.
