На этом месте (опять же по законам написания таких текстов) должно быть какое-нибудь обобщение или рекомендация. Но нет – не выходит. Даже закончить как-нибудь ловко, закруглить – и то не получается. И хотя Соня невозмутимо признала, что да, я, наверное, права, что так писать и правда безвкусно, и пообещала, что она впредь так не станет, – на хеппи-энд это все-таки не тянет. И хотя ее интонации немного смахивали на те, с которыми один мой приятель разговаривает со своей бабушкой, пребывающей в легком маразме, – грустным концом это тоже назвать нельзя.
Компьютер мы купили через неделю.
>И еще о родительской вине. О ее неизбывности. О том, что «хорошей матерью» быть невозможно – потому что это вообще, совсем непонятно что такое. И вот что удивительно – заметку о книге Эми Чуа «Боевой гимн матери-тигрицы» я написала скорее для себя, после того как наткнулась на статью в «Нью-Йоркере», сопровожденную бесконечными комментариями, и выписала себе книжку (в России она вышла двумя годами позже). Но после того как напечатанный ниже текст вышел, разразился скандал (ну, конечно, мини-мини-скандал в сравнении с тем, что делалось в США). Это был, наверное, первый раз в моей жизни, когда я получила ворох хейтмейла. Причем адресатом-то его только номинально была я. На самом деле проклинали мои корреспондентки американо-китайскую мучительницу деточек, «которую вы, г-жа Наринская, защищаете и рекламируете». И это притом, что именно к русской (а вернее, советской) методе музыкального обучения «мать-тигрица» апеллирует! Вот как изменилось время.
>Потом, правда, время изменилось еще больше и хейтмейл для меня стал делом обычным.
«Боевой гимн матери-тигрицы» Эми Чуа
30.05.2011
Только небольшой отрывок книги Эми Чуа «Боевой гимн матери-тигрицы», опубликованный газетой The Wall Street Journal в преддверии выхода этих «воспоминаний о воспитании», за три дня собрал более пяти тысяч комментариев, разошелся в тысячах имейлов и перепостов и практически был разобран на интернет-мемы.
Большинство откликов сводятся к возгласам возмущения и даже проклятиям, а самые толерантные звучат примерно так: «Конечно, она может жестоко принуждать своих детей заниматься фортепиано и скрипкой – точно так же, как миллиард ее соседей, но таким способом она уж точно не превратит своего ребенка в Джими Хендрикса». Правды ради следует отметить, что соседей у госпожи Чуа все же не миллиард (потому что живет она не в Китае, а в США), что старшая дочь ее, не став действительно Джими Хендриксом, исполняла Прокофьева на сцене Карнеги-холла, а книга «Боевой гимн матери-тигрицы» – это не хвастливая история победы, по поводу которой можно было бы так яриться, а полная горечи хроника поражения.
«Скрипка для меня была символом превосходства, чистоты, глубины. Символом противостояния торговым центрам, мега-кока-колам и подростковой моде. В отличие от слушанья айпода, игра на скрипке требует усилий, концентрации, четкости и вдохновения. Скрипка символизировала уважение к чужим знаниям, иерархии, высоким стандартам и – к родителям». И вот младшая дочь «матери-тигрицы», четырнадцатилетняя Лулу, наотрез отказалась играть на этом символическом инструменте – после одиннадцати лет невероятных трудов, многочасовых занятий, неистовых ссор и вполне блистательных успехов. Произошло это, кстати, не где-нибудь, а на Красной площади, на веранде известного кафе, примыкающей к стене ГУМа.
«Мы решили взять блины с икрой, чтобы празднично начать наш первый московский вечер. Но когда икра прибыла – тридцать долларов за крошечную плошечку, Лулу сказала: „Ух, гадость“ – и отказалась даже притронуться. Я разозлилась: „Лулу, ты ведешь себя как дикарь – мы в России, а ты отказываешься попробовать икру. И не строй из себя бунтарку – нет ничего более типичного и скучного, чем американский подросток, который отказывается попробовать что-нибудь новое“. – „Извини, что разочаровала тебя, – закричала Лулу. – Я ведь не настоящая китаянка. И я не хочу ею быть! Я ненавижу тебя! Я ненавижу твою скрипку! Я ненавижу мою жизнь! И я сейчас разобью этот бокал!“ В воздух взлетели брызги и осколки, раздались восклицания – все в кафе смотрели на нас. Я встала из-за стола и побежала – сорокашестилетняя плачущая китайская женщина на каблуках. Я пробежала мимо Мавзолея Ленина и так до конца Красной площади. А дальше я не знала, куда бежать».
