«Пятеро мужиков на войне, один ты остался…» Мои
брательники Серёжа и Витя почему-то оказались на Аральском море, а я туда не
попал, и никакого моря до сих пор не видел. Мама рассказала, при раскулачивания
наша семья жила отдельно в какой-то халупе, и нас не тронули. А тётя Шура с
мужем Бобылёвым и детьми жила с дедом, вот и загнали их всех на остров в
Аральском море. Скоро сват Бобылёв получил от сосланных весточку – живём
плохо, мучаемся без пресной воды, приезжайте и заберите хотя бы детей. Что
делать? Бобылёв вместе с моим отцом собрали денег, взяли с собой спирта бочонок,
доехали поездом до станции Аральск, расспросили рыбаков, где тут ссыльные, и
поплыли на остров. Укачало их на судёнышке с парусом, блевали всю дорогу,
высадились еле живые. Оказалось, наши здесь, только на другом конце острова, на
рыбзаводе. Если по морю, то километров сто с гаком, а по суше – вполовину
меньше. От слова «море» наших магелланов выворачивало наизнанку, но как по
песку пойдёшь? Наняли казаха с двумя верблюдами, он сел на переднего, взял
бочонок со спиртом, а сват Бобылёв с моим отцом – на заднего, и двинулись в путь.
Мучение вышло в сто раз хуже, чем на парусной лодке. Проводник всю ночь гнал
верблюдов, боялся, что на рассвете их засекут стражи порядка, верблюдов отнимут,
а самого проводника отправят в тюрьму. Сват стонал и охал на весь остров, не мог
найти удобного положения, верблюд шагал быстро и враскачку, седоков мотало из
стороны в сторону, а проводник чем дальше, тем сильнее погонял – могут поймать,
отобрать, арестовать. Успели всё-таки затемно добраться до рыбзавода. Бобылёва
сняли с корабля пустыни еле живого. Зато все встретились, сели за стол, нажарили
свежей рыбы, позвали в гости коменданта, спирту выпили. Разговорились про
здешнее житьё-бытьё, женщины плакали, жалели детей, все подвыпили, вместе
стали песни петь, в конце концов, договорились, детей гости заберут с собой, но
только при условии: если где-нибудь их застукают, то комендант ни при чём,
разрешения не давал, а приказ о водворении всех в тюрьму за бегство он подпишет
по долгу службы. Так что пораскиньте, что лучше, что хуже, будьте здоровы и не
обижайтесь. На семейном совете решили всё-таки детей вывезти, попытаться, а там
будь что будет. Сильно помог бочонок со спиртом и на море, и на суше, и в начале, и
в конце при бегстве. На другой день рыбаки грузили на шаланду рыбу в рогожных
мешках и погрузили заодно двух пацанов, одному семь лет, другому восемь, в такой
же рогоже, «только лежите смирно, не шевелитесь, а то подумают, что рыба живая,
и начнут добивать вёслами». На пропускном пункте отец со сватом Бобылёвым
отдали остатки спирта и провезли детей благополучно. Хорошие выросли ребята,
воспитанные, культурные, оба поступили в танковое училище, скрыв кулацкое
происхождение, и окончили его перед самой войной.
И оба погибли в сражении под Москвой. Об этом написал сват
Бобылёв моему отцу, когда он ещё в ссылке был в Беловодске.
4
Лилю я не видел с того дня, как перевёз их с матерью на
Пионерскую, вспоминал её с грустью, – неужели мы никогда не встретимся? Без неё
мне расхотелось учиться. Да к тому же наш класс раскололся на местных и на
эвакуированных. Местные учились хуже, одевались ни к чёрту, говорили плохо, а
приезжие и учились лучше, и держались сплоченно, не давали своих в обиду, из-за
чего часто возникала склока. Литераторша поставила мне «хорошо» за Лермонтова,
хотя я отвечал без сучка и задоринки. Никто этого не заметил. Но когда физичка,
уже пожилая женщина, поставила Шапире «хорошо» вместо «отлично», Аня
Гуревич подняла бучу. Заходит старуха в класс, а ученики мычат. Сидят с
невинными глазами и мычат, вроде бы, из шалости, но всем ясно – идёт бойкот
физичке из-за Шапиры. Я всё вижу, всё понимаю, и мне противно. Аня Гуревич не
