– Во-во! – Яблон по-хозяйски приобнял толстушку за шею, знаком предложил её Кириллу, но тот отрицательно мотнул головой. Другой рукой новый знакомый держал бутылку, и со стороны было не очень понятно, что он предлагает – девчонку, или бутылку. – Ну, как хошь?
Кирилл поднял брошенный в песок стакан, сполоснул его в речке и протянул Яблону. Тот отлил из бутылки ровно половину от того, что оставалось, и протянул Кириллу:
– Ну, тогда ты не грёбарь, а алкоголик!
Кириллу лучше было напиться, чем оказаться в обществе одной из этих девиц. На готовые «дрожжи» водка идёт, как вода. Вот теперь и хорошо! Вот теперь и ладно! Водка всё спишет!
Толстушка, томно прикрыв белёсые глазки, уже запела с наигранной бравадой и с отчаянным, похабным женским вызовом:
«По лесочку я бродила и в лощину угодила:
– Ах!
Шелкова-трава стелилась, я на мальчика свалилась:
– Ой!
Ко мне мальчик тот прижался, уговаривать старался:
– Дай!
А я девка молодая и не жадная какая:
– На!»
– Давай! – крикнул дурашливо Яблон, завалив девку на песок.
– Ну ты, прям, как арабский скакун, – скажи ему: «Стой!», а он не стоит. – Стряхнув с трусиков налипший песок, пухленькая, повиливая рыхлой попкой, не спеша, пошла в кустистые заросли острова.
– Я – щас! – подмигнув Кириллу, сказал Яблон и пошёл следом.
– Во, твари, что делают на глазах честных людей! – Карамба, воодушевлённый примером приятеля, подхватил худенькую на руки и, проваливаясь по щиколотки в сыпучий песок, понёс её, тихо повизгивавшую к реке, прямо в камыши.
Кирюше Назарову ничего не оставалось, как выкупаться в маленьком заливчике, где быстрые, как стрижи, пескарики играли в смертельные догонялки с такими же махонькими щурятами.
Вода оказалась на удивление холодной, словно там из-под берега протаивал прошлогодний снег. Родники, которые били здесь, несли в себе не только чистоту, но и глубинную свежесть материнских источников.
Опускаясь на дно, Кирилл тут же пробкой выскакивал, чтобы, снова набрав воздуха, уйти в благословенную глубину, где, то ли от тишины, то ли оттого, что давила вода, – закладывало уши.
Накупавшись в своё удовольствие, Кирилл, обогнув подозрительно шелестящие камыши, рухнул в горячий песок, чувствуя во всём теле блаженство. Не хотелось ни двигаться, ни думать о чём либо – толкач муку покажет!
Первым вернулся из «боя» Карамба. Заплетающимся языком он стал расхваливать свои мужские достижения и предложил Кирюше повторить его результаты, пока худышка ещё не совсем пришла в себя, «вон в тех камышиных, падла, в джунглях».
Кириллу вдруг захотелось тоже показать себя, и он было направился туда, в заросли, но, увидев лежащую в непотребной простоте пьяную с размазанным лицом малолетку, он, содрогнувшись, отступил от своих подростковых грёз.
– Ты чё, не донёс что ли? – оскаблился широким ртом цыганок. – Меньше на уроках под партой дрочить надо!
Кирилл махнул рукой на язвительное замечание цыганка и, чтобы отвлечь от себя его насмешки, предложил купить еще водки.
– А чё? Дело говоришь! Тарань, коль хрусты есть! – И затанцевал с приблатнёнными ужимками возле Кирилла.
– Иди, «мару» свою приведи, а то она там, – Кирилл показал туда, где на мокром песке пласталась бледная, как утопленница, худышка, – в блевотине захлебнётся. Отвечать будешь!
– «А ты давай, давай, давай, газеточки почитывай! А ты давай, давай, давай – меня перевоспитывай!» – пропел с одесским акцентом Карамба любимую приговорочку лагерных насельников разнообразных спецшкол для подростков, но всё же, воровато оглянувшись, нырнул в камыши.
Рыхлая, расслабленная на жаре до невозможности буфетчица, вяло взяла у Кирилла деньги, не считая, что совсем не вязалось с её профессией, положила в карман рабочей куртки и кивком головы указала на тоскующую в своём одиночестве бутылку, которая, казалось, вот-вот закипит на солнцепёке.
Кирилл, не дождавшись сдачи, махнул рукой и пошёл на своё место, где вернувшийся из долгой отлучки Яблон, уже что-то наяривал на, невесть откуда взявшейся, гитаре. Большой розовый бант на грифе красочно говорил о недавней хозяйке, но в руках нового обладателя гитара была уже своей. Рядом с Яблоном толстушки теперь не было, не было и худосочной. Девицы испарились так же быстро, как и пришли, в который раз убедившись, что от уготовленной им судьбы никуда не денешься.
