Тося внимательно посмотрела на него, высокого и нескладного, но промолчала.
— А что навестил, не обиделась?
— Что обижаться, пришел и пришел.
Нет, не так хотелось ему разговаривать, не о том спрашивать, не то слышать в ответ. Простились.
Совсем стемнело. Красновато светились окна. Свет был дрожащим, скудным: горели свечи, керосин — у кого и остался — берегся на черный день. И это не считалось странным, потому что многие, привыкнув, что вся их жизнь сплошь состоит из черных дней, ждали, что может случиться нечто еще более худшее.
Посвежело. Яша засунул руки в карманы куцего пиджака и зашагал к центру города. Навстречу нетвердой походкой шли Миша Митрюшин и Ваня Трифоновский.
— Вот, Ваня, смотри и запоминай. — Миша силился засмеяться. — В доме, откуда только что вышел наш бывший дружок Яша, живет девушка, к которой я сегодня не пришел, потому что не пригласили. А он пришел. Каково?
Тимонин ответил чуть осипшим голосом:
— Шли бы своей дорогой. А еще лучше — взялись бы за разум.
— Ты гляди, как меняются люди: прилепился к новой власти — и видали мы ваших! Жить нас учит!
Миша все балагурил, картинно жестикулируя. Но вдруг, резко шагнув вперед, схватил Яшу за грудь:
— Или забыл, чей хлеб жрал, кто не дал вам с голоду подохнуть, с кем…
Яков яростно рванул Митрюшина, упустив на миг второго, и тут же полетел в придорожную пыль. Редкие прохожие, увидев их, торопились повернуть обратно или скрыться в ближайшем переулке.
— Ловко ты его перехватил, я б не успел увернуться. — Михаил одобрительно хлопнул Трифоновского по плечу.
— Чего там… Дай-ка лучше закурить. — Тот старался не смотреть на лежащего в пыли Тимонина.
Прикурили от одной спички.
Яша застонал.
— Помочь ему, что ли, — то ли спросил, то ли предложил Иван.
— Во-во, помоги, да еще покайся в жилетку. — Митрюшин зло сплюнул.
— Ты это брось! Все ж дружками были!
— Вот именно: были! — И засмеялся. — Пойдем-ка махнем по рюмочке, пока Яшка не очнулся и не обрушил на нас свой пролетарский гнев!
Трифоновский покосился на Тимонина и проворчал:
— Что-то ты дюже развеселился… Ну да ладно, пойдем…
— Ты что, пьян?
Яша, не ответив, прошел мимо дежурного и обессиленно опустился на топчан.
— Где же это тебя так разукрасили? — допытывался Сытько. — Молись богу, что начальника нет.
— Неверующий. — Яша с трудом шевелил губами.
— Подрался, что ли?
— Кто подрался, почему?
В комнату вошел невысокий худощавый человек в поношенном, но не потерявшем вида военном френче.
— Вот, Болеслав Людвигович, полюбуйтесь на красавца. — Дежурный кивнул в сторону Тимонина.
— Что случилось?
— Ничего, товарищ Госк. — Яша отвернулся.
— Что значит «ничего»! — Он строго посмотрел на Тимонина, на дежурного, смуглолицего скуластого мужчину, и резко приказал: — Милиционер Тимонин, встать! — Яша поднялся, сморщившись от боли. — Вы пришли не в гости, вы находитесь на службе и обязаны отвечать на вопросы старших, — Госк перевел дыхание и закончил уже ровным голосом: — Приведите себя в порядок…
Яша вышел во двор.
Через открытую дверь послышались плеск воды, фырканье, хлопки… Вернулся он посвежевшим и подтянутым.
— А теперь, товарищ Тимонин, получите оружие у дежурного и рассказывайте! — сказал Госк.
— Рассказывать-то ее о чем. — Яша сунул за ремень тяжелый наган. — Шел на дежурство, встретил двоих… знакомых… ну и…
— Поточнее.
— Михаила Митрюшина и Ивана Трифоновского.
— Митрюшин — купеческий сынок, — подсказал Сытько, — а отца Вани Трифоновского никто в глаза не видел. Мать умерла аккурат перед войной, сразу как сынка на каторгу отправили.
— На каторгу? За что?
— Банда здесь была, а он в ней вроде как за атамана, не гляди, что молод!
— А сейчас?
— В точности сказать затрудняюсь, — уклончиво ответил дежурный и, покосившись на Тимонина, добавил: — Яшка-то с ними раньше в дружках был.
— Вот как? — Госк внимательно посмотрел на Тимонина. — А теперь что ж, дороги разошлись?
— Разошлись, — жестко ответил Яша.
Госк подсел к нему, положил руку на плечо.
— Ты пойми, Яша, это не любопытство. Сейчас не то время, чтобы драться ради удали, и озорства. Подумай: ты — милиционер, стал служить трудовому народу, а твои бывшие дружки…
