— Ну слава богу, пришла.
— А куда я денусь? Напрасно только себя изводите.
— Напрасно — не напрасно, да характер такой. Будут свои дети — поймешь.
— Вот еще, дети! Была нужда!
— Ладно, увидим, какая нужда. Пойдем-ка переодеваться. И где только носит, промокла до нитки…
Евдокия Матвеевна проводила дочь и, помогая ей надеть сухое, с намеками и загадочными улыбками рассказала, что у них в доме гость, долго сидел у отца, теперь у Илюшеньки.
— Да не томите, мама, что за гость? — не выдержала Лиза.
— Санечка Добровольский, — почему-то шепотом сказала Евдокия Матвеевна и поправилась: — Теперь-то Александр Сергеевич. Такой стал, такой стал! Прямо красавец!
— Отца Сергия сынок, что ли?
— Никак забыла? — удивилась мать.
— И не собиралась помнить!
— Как же это? А я-то думала…
— Напрасно! — Лиза посмотрела прямо и строго, по-мужски сдвинув брови. И в который раз Евдокия подивилась ее сходству с отцом. «Вот ведь послал господь доченьку — что твой губернатор».
И хотя губернатора она никогда не видела, ей показалось, что он должен быть именно таким: строгим, красивым, решительным. И от этого сравнения стало до слез обидно. Маленькой и, в сущности, никому не нужной увидела вдруг себя в этом большом и крепком доме рядом с дорогими людьми. У каждого были свои дела и заботы, надежды и сомнения, радости и печали, которыми почему-то никто не хотел делиться с матерью. Это ранило глубоко, в самое сердце.
Евдокия отвернулась от дочери, собрала мокрое платье и молча вышла. Лиза не остановила мать, потому что ничего не заметила. К тому же она торопилась к отцу. С ним было легче и интереснее.
Но они не успели переброситься и двумя словами, как вошел гость.
— Прошу простить, Дементий Ильич, но, узнав, что пришла Елизавета Дементьевна, я не смог себе отказать в удовольствии засвидетельствовать ей свое глубочайшее почтение. — Он церемонно раскланялся и попытался поцеловать Лизе руку.
Но девушка, сделав вид, что не заметила его движения, сказала отцу:
— Удивительно! Вместо того чтобы сказать просто «здравствуйте», человек произносит десяток бессмысленных слов.
— Узнаю Лизу! — засмеялся Добровольский. — Все та же, вся в колючках.
— Да уж не то, что вы: чистенький, гладенький, сладенький, — произнесла она с такой презрительной усмешкой, что тот растерянно и смущенно заморгал глазами.
— Лизавета! — прикрикнул Дементий Ильич. — Как можно! Три года не видела Александра Сергеевича и так встречаешь. А человек с фронта, кровь за родину проливал.
— Хм, проливал! В штабе отсиживался. Это Илья…
— Прекрати немедленно!
— Дементий Ильич, дорогой, ради бога, не сердитесь на Елизавету Дементьевну. Как у всех девушек, у нее собственное понятие о геройстве. Нас действительно вместе с вашим братом направили в штаб фронта. Но Илья подал вскоре рапорт о переводе на передовые позиции. Я не поддержал. И знаете почему? Вижу по вашим прекрасным глазам, что вы приготовили колкость. Напрасно! Армия — это прежде всего дисциплина. В особенности на войне, где у каждого строго определенные обязанности. Ну представьте: генерал сидит в окопе вместе с солдатом или бежит рядом с ним в штыковую атаку. Смешно и нелепо!
А вы что там, в штабе, себя генералом возомнили?
— Право слово, вы ко мне слишком суровы. Чем я заслужил такую немилость?! — Штабс-капитан с шутливым прискорбием склонил голову.
— Вы не обижайтесь, Александр Сергеевич, это у нее бывает. Иной раз и на отца родного так насядет, только пух и перья летят.
— Избави бог, разве вправе мужчина обижаться на женщину, тем более такую, как ваша дочь! А сейчас позвольте откланяться. Благодарю за приятную беседу, Елизавета Дементьевна. Всех вам благ.
Штабс-капитан щелкнул каблуками и вышел.
Субботин проводил его до порога и, прощаясь, тихо сказал:
— Значит, как уговорились.
Добровольский кивнул. Мужчины крепко пожали руки, и Дементий Ильич поднялся к себе. Лиза рассеянно перелистывала книгу. Субботин сел, хмуро глядя на дочь:
— Ты что это себе позволяешь, и еще в моем присутствии?!
— Да я…
— Знаю! Все, что ты хочешь сказать, знаю! А надобно тебе понять и другое: чувства в этом мире вредны. Чувствительный человек беззащитен, как какая-нибудь букашка. Ну наговорила ты всякие слова и думаешь, вот, мол, как я офицерика отделала. А того не поймешь, что это тебя он отделал, потому как и слово последнее за ним осталось, и знает теперь, как ты к нему относишься.
