Конечно, жизнь страны была по-прежнему нелегкой, — но никто больше не боялся казни без суда или страшных застенков тайной полиции.
— И потом, — продолжал Лайам, выключая мотор, — я получил награду — приз Эмми.
— И Эмми была тебе приятнее дюжины Пулитцеров, — продолжила Марисала. Глаза ее заблестели озорным огоньком.
Лайам невольно улыбнулся в ответ. Однако эта тема была для него слишком серьезна, чтобы шутить по этому поводу.
— Cara, я хотел, чтобы поскорее окончилась война, — ответил он. — Чтобы ты была в безопасности.
Удивленно и немного недоверчиво, Марисала молча смотрела на него. Лайам сообразил, как должны были прозвучать для нее его слова. «Cara». Никогда прежде он так ее не называл. Он поспешно отвернулся.
— Чтобы ты и твой дядюшка были в безопасности, — быстро добавил он. — Ты и Диего, и Хуан, и Гарсиа, и Кармелита — все, кто боролся за себя и своих близких.
Марисала опустила глаза, и длинные ресницы бросили на ее щеки темную тень.
Лайам открыл дверцу и вышел из машины — несколько поспешней, чем нужно. Он боялся, что еще секунда — и он потянется рукой к ее темным кудрявым волосам… или просто сожмет ее в объятиях и поцелует.
Но этого делать ни в коем случае нельзя! Даже если она упадет к нему в объятия, если прильнет тонким гибким телом — как он сможет забыть об обещании, данном Сантьяго!
Хочет Марисала того или нет, он стал ее опекуном. Он должен охранять ее, а не тащить в постель.
— Какая красота! — заметила Марисала, выбираясь из машины. Она вскинула руки и с наслаждением потянулась, глядя в безоблачные небеса.
На девушке была простая белая футболка, растянувшаяся от неоднократной стирки. Она мешком висела на хрупких плечах и надежно скрывала женственные очертания груди.
Марисала по-прежнему выглядела подростком. Однако Лайам знал, что в ее тонких руках и нежной груди кроется неженская сила.
Брюки защитного цвета были Марисале великоваты и сползали вниз, обнажая загорелую полоску кожи на животе и нежный пупок.
— Я купил себе эту квартиру, как только моя книга появилась в списке «Таймс».
Лайам достал с заднего сиденья сумку Марисалы и подал ей, изо всех сил стараясь не смотреть на девушку. Марисала взяла сумку, и рука ее скользнула по его руке. Она, казалось, и не заметила, что до него дотронулась; однако ее прикосновение заставило Лайама стиснуть зубы и поспешно отстраниться.
— Точно, совсем забыла! Я же беседую с настоящей знаменитостью! — Она улыбнулась ему. — Подумать только: автор книги, стоящей в списке бестселлеров «Таймс»!
— Уже нет, — поправил Лайам. — Мода быстро меняется. Но моя книга побывала в этом списке.
В вырезе футболки виднелись худенькие ключицы. Такая трогательная, пронзительно женственная деталь, совершенно не подходящая к ее обычному «крутому» имиджу.
Помоги ему Боже, он попал в переделку! Он с ума сходит от этой девушки. От него не укрывается ни один ее вздох, ни одно движение. Ее темные глаза словно гипнотизируют Лайама — но он не в силах отвести взгляд.
— А теперь вопрос, который ты, наверно, слышишь со всех сторон, — улыбаясь, продолжала Марисала. — Когда выйдет продолжение?
Теперь Лайам смог отвести взгляд. Поневоле пришлось. Он не мог лгать, глядя ей в глаза. Она бы сразу его раскусила. Он отвернулся и зашагал к двери, роясь в карманах как будто в поисках ключей.
Прежде он сказал бы ей правду. Тогда, в Сан-Салюстиано, Лайам был откровенен с ней во всем — если не считать своего влечения. Но времена откровенности давно прошли, и теперь он дал ей тот же ничего не значащий ответ, что и всем остальным.
— Я сейчас работаю над ним.
Если честно, он над продолжением не работал. В разговорах с нью-йоркским редактором он отделывался отговорками, а наедине с собой изобретал любые предлоги, чтобы не садиться за письменный стол…
Лайам поспешно сменил тему.
— По ночам здесь дежурит привратник, — сказал он, открывая дверь. — Я тебя с ним познакомлю.
— Сантьяго говорил, ты пишешь о том, что пережил в Сан-Салюстиано. — Марисала не сводила настойчивых глаз с его лица. Из ее «хвоста» выбилось несколько темных вьющихся прядей; солнечный свет зажег в них золотистые нити.
