Дитя тут же проявило незаурядные мыслительные способности. Девочка стояла молча, приняв перед лицом богатства вид смущенной добродетели и потирая чулок грязным ботинком.
— Тебе вполне под силу призвать свою армию к порядку, — убеждал Уимзи. — Ты производишь впечатление женщины с характером. Так вот, если ты никого не подпустишь к машине, пока я буду в доме, — получишь полкроны. Поняла? Но если ты разрешишь им подудеть — а я это услышу, будь уверена, — плакали твои денежки. Каждый гудок обойдется тебе в пенни. Шесть гудков — и у тебя два шиллинга вместо полкроны. Тридцать гудков — и ты без денег. А я буду время от времени выглядывать и если увижу, что кто-то залез в машину, или колотит по ней, или еще что-нибудь, то не видать тебе денег как своих ушей. Условия понятны?
— Приглядеть, чтоб чего не свистнули, не то усвистят мои денежки.
— Именно так.
— Будь по-вашему, мистер. Пригляжу.
— Ну вот и умница. Идемте, сэр.
Юноша в очках провел их в тусклую маленькую приемную, похожую на привокзальный зал ожидания и увешанную картинками на сюжеты из Ветхого Завета. На полу были разбросаны циновки.
— Я передам мистеру Досону, что к нему пришли, — сказал он и исчез, зажав в руке фолиант.
Послышались шаркающие шаги, и Уимзи с Паркером приготовились плечом к плечу встретить злодея, претендующего на наследство. Однако, когда дверь отворилась, сердца сыщиков растаяли: на пороге стоял пожилой индеец, настолько застенчивый и безобидный, что вообразить кого-то, еще менее похожего на убийцу, было просто невозможно. Он стоял, нервно моргая и разглядывая посетителей из-под очков в металлической оправе, с бечевкой вместо одной дужки.
Преподобный Аллилуйя Досон, несомненно, был метисом. Приятные, слегка заостренные черты лица, орлиный нос, смуглая оливковая кожа, как у полинезийца. Волосы жидкие, с проседью, не курчавые, но достаточно волнистые. Сутулые плечи, потертая ряса. Черные, чуть навыкате глаза с желтоватыми белками смотрели открыто и дружелюбно. Улыбался он приветливо и искренне.
— Вы хотели меня видеть? — У него было прекрасное английское произношение, и только интонация выдавала уроженца колоний. — Кажется, не имел удовольствия…
— Здравствуйте, мистер Досон. Да-да, мы не знакомы. Дело в том, что… э-э-э… нам нужны некоторые сведения… э-э-э… по истории семьи крофтонских Досонов в Уорикшире. И нас уверяли, что вы могли бы рассказать… ну… о связях этой семьи с Вест-Индией. Если, конечно, вас это не затруднит.
— Ни в коей мере. — Досон даже слегка выпрямился. — Видите ли, я сам в некотором роде принадлежу к этой семье. Не угодно ли сесть?
— Спасибо. Мы, собственно говоря, так и думали.
— А вы случайно не от мисс Уиттейкер?
В голосе слышались и надежда и обида. Уимзи не вполне понял, что стоит за этим вопросом, и предпочел ответить нейтрально, чтобы не попасть впросак.
— Нет-нет. Мы готовим справочник по истории семей, живущих в провинции. Надгробные памятники, генеалогические древа… в таком духе.
— Вот в чем дело. А я-то думал… — Казалось, он потерял надежду и вздохнул. — Ну да ладно. В любом случае буду счастлив оказаться полезным.
— Нас интересует судьба Саймона Досона. Мы знаем, что он бросил семью и отплыл в Вест-Индию. В… в тысяча семьсот…
— В тысяча восемьсот десятом, — неожиданно быстро поправил священник. — Да. Он попал в беду, когда ему было всего шестнадцать. Связался с плохой компанией, все остальные были старше, ну и втянули его в ужасную аферу. Что-то связанное с картами, а потом еще и человека убили. Не дуэль, нет — в то время дуэль не считалась бесчестьем — хотя любое насилие противно Господу. Но тот человек был предательски убит, а Саймон с дружками скрылся от правосудия. Он завербовался на флот и уплыл за море. Прослужил пятнадцать лет и был захвачен французским капером[58]. Потом сбежал, ну и — чтобы не утомлять вас подробностями — осел в Тринидаде под чужим именем. Жившие там англичане хорошо его приняли, дали работу на своих сахарных плантациях. Он преуспел, а под конец приобрел и небольшую собственную плантацию.
— Под каким именем он там жил?
— Харкавей. Думаю, он боялся, что его будут разыскивать как дезертира, поэтому и сменил имя. Без сомнения, ему бы пришлось ответить за побег. Так или иначе, жизнь на плантации ему понравилась, и он решил остаться. По-моему, он не рвался домой, даже наследство его не прельщало. К тому же над ним висело обвинение в убийстве, хотя вряд ли ему бы вспомнили это дело, учитывая, что тогда он был слишком молод, да и не его рука нанесла злодейский удар.
