Жорик появляется в дверях и подозрительно принюхивается:
— Какую книгу?
— Жора, уйди!
— Нет, скажи, какую книгу?
Юля щелкает пультом, выключая телевизор со злостным Семеновым.
— Про что мы напишем? Неужели про эту ерунду, про которую у Лосевой трепались?
Соня исправно передает:
— Ноник, Ю спрашивает, про что все же будет книга?
Жорик напирает:
— Это я спрашиваю, про что? Что за бессмысленное занятие?
Соня, покружившись по кухне, уходит в ванную и запирается там. Жора остается за дверью, колотит в нее и требует объяснений.
Нонна же с трубкой около уха опрокидывает бак с бельем в свою старенькую ванну. Запыхавшись, садится на край, отдышаться, и, несмотря на усталость и густой пар от белья, продолжает соблазнять перспективами затеи:
— Вы представляете, сколько баб сейчас посмотрело эту передачу. Сколько женщин подошли к зеркалу, посмотрели на себя и спросили у этого самого зеркала, неужели я некрасива? Неужели это всё? Юность испарилась, молодость обманула, зрелость напугала. А где же счастье? Где оно?! Нет, мы немедленно должны написать книгу.
Араксия Александровна заглядывает к дочери:
— Еще одна авантюра.
— Да, я понимаю, что это авантюра, — кричит Нонна в трубку. — Но ни к чему не обязывающая. Правда же?
Как и подруги, Юля тоже оказалась в ванной. Но в отличие от той, которая воспользовалась ею как убежищем от любопытного и ревнивого к чужой фантазии мужа, и от другой, которая стирает там, как заправская прачка, не жалея красивых рук, Юлька использует ее по прямому назначению — наполняет свою гигантскую лохань водой и пеной.
— Погодите, девочки. Это дело серьезное, а у меня татуировки. Сонька, спроси ее, это она серьезно? Ноник, ты действительно хочешь, чтобы мы написали книгу про нас?
Юля снимает с себя халат и погружается в негу. А в дверь ванной Сони колотит любопытный Жорик, и под эти звуки Соня наводит мосты между подругами.
— А ты ее, что, несерьезной видела? И про кого нам еще писать? Мы же не знаем, как живут колонии моржей и существуют ли там разводы? Мы только про себя и можем писать.
Жорик устал стучать, отбил кулаки и перешел теперь к своему главному оружию — занудству:
— Соня, я требую, чтобы ты вышла. Мне надо принять душ.
Соня сдает позиции врагу и выходит из своего убежища. Но не для того, чтобы проиграть сражение, а ради общего дела, как Кутузов при Бородино. Она проходит с двумя трубками мимо Жорика. Настолько мимо, что кажется, сквозь него, и занимает оборону в кладовке.
Юля с наслаждением ныряет в воду, держа трубку в вытянутой руке. А когда выныривает, хохочет:
— Ага, представляю себе про моржей-то. А у нас творческие командировки будут? По местам боевых действий, так сказать. Вот, например, я девственности лишилась в городе Тамбове, в студенческом стройотряде. Помните, я рассказывала.
Соня Нонне телеграфным стилем:
— Девственность осталась в Тамбове.
Нонна Соне в той же манере:
— Помним, она рассказывала.
— А еще у меня кошелек в Греции умыкнули, когда мама послала меня изучать античность на местах исторических событий. Если так, то, в принципе, я согласна… Ха-ха! А спроси у Нонки, а нам командировочные оплатят? Правда, я нашла у кого спрашивать…
Соня сидит на старых чемоданах, среди тюков и коробок. Над головой опасно нависают санки, лыжи и коньки.
— Нонна, Ю спрашивает, как ты считаешь, это принесет нам доход?
— Я про командировочные спросила, — оправдывается Юля.
А Жорик рвется теперь в кладовку, будто неведомое командование приказало ему умереть, но взять бастион.
— Соня, на завтрашнюю съемку мне нужны болотные сапоги. Достань мне сапоги!
— Ты в душ хотел.
— Я вспомнил про съемку.
Соня роется в коробке, на которой сидит. Достает сапоги и, приоткрыв дверь, протягивает их мужу, а потом снова запирается.
А Нонна с тазом белья и трубкой под ухом выходит на балкон. Тяжело ставит таз на цементный пол и оглядывает унылый осенний пейзаж. Он не богат — «хрущевка» напротив и клен.
— Доход? Хорошо бы. Мне вот стиральная машина нужна.
Она берет Мишкины футболки, рубашки, носки, развешивает пара к паре и продолжает грезить:
— Вы как хотите, а я возьмусь.
