— А теперь не мешает заглянуть в него, — говорю я.
— Зачем? — пугается прелестное дитя (ее лицо принимает цвет чайной розы).
— Чтобы посмотреть, что в нем. Человек, который убивает себя в самолете, наверняка ненормальный. А у ненормального человека не может быть нормальный багаж, разве вы так не думаете, дорогая? Кстати, как ваше имя?
— Йо.
— Восхитительно! А что это значит?
— Ласточка, летящая в сияющие солнечные дали.
— С таким именем вам сам Бог велел быть стюардессой!
Развлекая ее приятным разговором, я обследую чемодан покойника. Это багаж честного человека: два костюма, белье, халат, набор туалетных принадлежностей. Я открываю его. Оттуда исходит исключительно восточный запах. В наборе — уйма маленьких флакончиков с духами и порошками, для купания. Послушайте, ребята, не станете же вы утверждать, что у легавых отсутствует нюх?! Так вот, вместо того, чтобы с чистой совестью закрыть набор, ваш бесподобный Сан-Антонио открывает флакон за флаконом и нюхает. Добравшись до последнего, я замечаю, что у него слишком толстое дно и стенки. Я открываю и разглядываю его. Он содержит желтоватую жидкость. И тут ваш славный Сан-Антонио, который знает буквально все, вдруг понимает, что это нитроглицерин. Въезжаете?
— Кажется, вы чем-то обеспокоены? — замечает очаровательная и проницательная стюардесса.
— Есть с чего, красавица. Позовите, пожалуйста, командира.
Малышка-японка смотрит на меня с таким удивлением, как если бы я был китайской тенью, но тем не менее выполняет просьбу.
Лохоямападмото являет свою афишу, а точнее, золотистую бульёнку в два притопа три прихлопа.
— Что-то еще случилось? — спрашивает он.
Я показываю ему флакон. Он протягивает руку, но я отстраняю её.
— С этим нельзя шутить, командир! Если вы прольете хоть каплю этой жидкости, то через секунду встретитесь с вашими предками!
— Почему?
— Потому что это нитроглицерин!
— Вы уверены?
— Абсолютно. Я не собираюсь вам доказывать это при помощи опыта, но можете поверить мне на слово.
— Что это значит?
Вместо ответа я смотрю на чемодан Фузи Хотьубе. К ручке прикреплены четыре бирки. На одной из них фамилия пассажира, а вот на трех остальных одна и та же надпись крупными буквами «Не кантовать!» на французском, английском и, как я полагаю, на японском.
Я, Сан-Антонио, прекрасно отдаю себе отчет в том, на что способна эта взрывчатка. Фузи Хотьубе запасся ею, чтобы замести следы. Мне представляется это так: в случае авиакатастрофы он хочет быть уверен, что самолет сгорел дотла. Врубаетесь?
От удара взрывчатка сдетонирует, и ищи-свищи! Значит, захаракиренный вез с собой что-то настолько важное, что ему не хотелось, чтобы это было обнаружено даже после его смерти. Я продолжаю свою маленькую гимнастику для мозгов под пристальным взглядом командира экипажа. Итак, эта экстраординарная мера была принята, и тем не менее он сделал себе харакири, не взорвав самолет. Почему? А потому, что он подумал, что все стало известно. Но что все? Вот в чем вопрос! Следовательно, сам факт раскрытия тайны меняет ход дела.
— Этот человек наверняка был сумасшедшим, — говорю я Лохоямападмото с целью удовлетворить его любопытство.
— Хорошо бы, командир, поскорее избавиться от этой взрывчатки!
— Закройте флакон, я немедленно займусь этим.
Я подхожу к иллюминатору и смотрю вниз. Мы пролетаем над бескрайней равниной.
— Эту штуковину опасно бросать на землю. Нужно дождаться, когда мы будем пролетать над морем… Командир качает головой.
— Это не имеет значения, — говорит он, осторожно забирая у меня флакон, — мы пролетаем над Китаем…
Я слегка озадачен. Но, в конце концов, так как под нами рисовые поля…
Я возвращаюсь на свое место. Тайна становится все более непроницаемой.
