Где-то в начале болот у Чиграша пропали ночью сапоги. Косой не разувался с вечера, а Чиграш, жалея уставшие и больные ноги, снял обувь, а утром сапог уже не было. И эта пропажа вновь встревожила их.
— Я дойду, дойду, — испуганно заверял Чиграш Косого, который не смотрел ему в глаза. — Портянками обмотаюсь, обвяжу их и пойду. Не отстану, не бойсь.
Косой ничего не сказал, только закинул карабин за спину и пошел.
Погода заметно портилась. Становилось все холоднее. Часто моросил дождь. Над болотами поднимались туманы.
И однажды вечером Чиграш, присев под деревом, увидел вдруг Ленино привидение. Оно выплыло из тумана, плавно прошло мимо и снова исчезло в тумане. Чиграш вскочил, придерживая штаны, и отчаянно завизжал.
Косой не стал разбираться, что к чему, и одним прыжком скрылся в лесу. Чиграш догнал его только в середине болота, на островке.
Они шли теми же местами, что и раньше, только в обратном направлении. И хотя Лене в его неустанном преследовании тоже приходилось очень нелегко и сам он почти не отличался от тех, кого безжалостно гнал по лесу, был так же измотан, страшен и дик, — порой легкая торжествующая улыбка трогала его обветренные и потрескавшиеся губы. Он весь, как в теплой воде, купался в сладостном чувстве осуществляемой мести…
Главной его заботой оставалась пища. Добывать ее приходилось на ходу, от случая к случаю. И Леня эти случаи никогда не упускал. Он знал — вся его сила сейчас в еде (как полопаешь, так и потопаешь) и в полноценном отдыхе. Все время, что он был вынужден затрачивать на добычу и готовку еды и на сон, Леня наверстывал ходом.
Крупу он тщательно разделил на равные порции и увязал их в тряпочки, расходовал бережно, строго придерживаясь установленного рациона, на каши не тратил, варил только суп, добавляя в него все, что попадалось по пути за дневной переход, — зелень, коренья, словом, витамины, в надежде хоть как-то компенсировать недостаток белка. По-прежнему выручали грибы.
Несколько раз ему попадались лоси, но Леня не стрелял их. Зачем? Много с собой не возьмешь, а губить такое большое животное из-за куска мяса у него не поднималась рука. На второй или третий день погони он подстрелил зайца, рассмеявшись над тем, что подбил двух — обеспечил себе ужин и завтрак и еще больше подстегнул Косого и Чиграша, которые наверняка слышали его выстрел.
Днем Леня останавливался только на чаепитие. В заварку он добавлял листья брусники и смородины. К чаю — один сухарь и один кусочек сахара.
Было тяжело телу, но легко душе. Как ни странно, все тяготы этой дикой гонки не ложились на него бременем, которое хотелось бы поскорее скинуть. Напротив, отними это сейчас у Лени — и вся его жизнь лишится цели, весь он обмякнет и обрушится грудой тряпья, как огородное пугало, из которого выдернули палку…
Так он шел, вернее, бежал, осуществляя свой план, верша свой праведный суд. И он ни на мизинец не сомневался в успехе. Он точно знал, чем все это кончится, что ждет его врагов, каким будет их конец.
Одного он только не знал. А именно того, что в их игру вступило еще одно действующее лицо, что третьим звеном в их зловещей цепочке стал участковый, который так же неутомимо идет по лесу, прикидывая, как ему одному всех их половчее задержать и доставить куда положено.
Но и участковый еще не во всем разобрался. Почему, например, они идут врозь? Почему один из них заходил в село и предупредил сторожа? Почему были брошены сапоги — ведь без обуви в тайге то же самое, что без спичек. Много было еще вопросов. Но главный сейчас: куда они бегут?
Участковый развернул карту, стал размышлять, стараясь предугадать, куда неудержимо стремятся эти трое — двое с карабинами и один босиком? Скорее всего идут они вот к этому притоку. Видимо, там они спрятали похищенную лодку и собираются спуститься по реке. Значит, надо, срезав путь, выйти туда раньше их и, смотря по обстоятельствам, либо задержать их самому, либо взять в помощь людей.
Участковый сидел у костерка, ворошил угли, думал. А совсем недалеко от него так же сидел у костерка Леня. А еще подальше — корчились в какой-то ямке, на островке среди болота, пытаясь согреться, Косой и Чиграш, поджимавший под себя босые, израненные ноги. И разделяла их тайга, и связывала одна ниточка, на которой всего два узелка — страх и долг…
