Он полз сначала вверх, волоча ногу, скользя и срываясь, обдирая руки и лицо, хрипя и задыхаясь. Потом он полз знакомой тропой, боясь потерять ее, сбиться с обратного пути, а главное, повернуть в забытьи в ту сторону, куда ушли Косой и Чиграш. Подобрав палку, он пытался идти, но это оказалось труднее, и он снова пополз.
Позже, когда все уже было позади, Леня так и не смог вспомнить подробности этого страшного пути. Единственное, что не оставляло его, что явственно, кроме боли в ноге, постоянно было с ним, — это его старуха. Она брела совсем рядом — до него даже доносило ее дурной запах, — изредка нагибалась к земле, что-то подбирала, недовольно ворча…
Ночью он отлежался в какой-то ямке, а утром снова полз, теряя последние силы, иногда просто извиваясь на месте, как разрубленный лопатой червяк.
И вот он услышал совсем недалеко собачий лай — деревня была рядом. Леня сверился со своей истершейся до лохмотьев картой, припоминая, как они шли, и понял, что может значительно сократить путь, если оставит тропу, которая уходила в сторону. Он двинулся напрямик, крича в надежде, что кто-нибудь бродит рядом, собирая ягоды или грибы или еще по какой надобности, услышит его и придет на помощь.
Он выполз почти на самый край леса. Впереди было светло — чистое место — либо вырубка, либо начиналось поле. Но путь ему преграждал овраг, заросший кустарником, крутой. По дну его тихо, неспешно журчал ручей.
Леня подобрался к самому краю и стал высматривать доступный ему спуск. Он лежал на животе, опираясь на локти, и смотрел вниз — и вдруг под ним бесшумно посунулась земля и целый кусок, видимо, подмытого дождем ли, паводком ли дерна медленно пополз вниз. Леня лежал на нем, как на санках, и вначале на мгновение зажмурился, ожидая неминуемого падения, но сразу же открыл глаза и, пытаясь затормозить, пока было можно, уцепился за ствол березки. Пласт земли развернулся, Ленина больная нога попала в развилку срубленного куста, в ней опять хрустнуло, рвануло, и стало вокруг темно, будто ударило по голове что-то очень тяжелое…
Их давно уже искали. Милиции было известно, что Косой — это беглый Владимир Худорба, а Чиграш — рецидивист Александр Рычков, что раньше они промышляли золотишком, что совершили ряд краж и угнали в Кочевом колхозную лодку, что спровоцировали драку на свадьбе в Локосове, где нанесли тяжкие телесные повреждения гражданину Петрову, который находится в настоящее время в критическом состоянии в больнице, что подожгли два стога сена, что по непроверенным данным к ним присоединился кто-то третий, что движутся они с какой-то определенной целью в направлении прииска, что вооружены и занимаются по пути браконьерством, и многое другое.
Неизвестно было только главное — где они сейчас и как их быстрее взять. Были приняты оперативные меры, оповещены геологи и охотники, рабочие прииска и рудника, водители. Но пока никаких сведений не поступало.
Не сообщал еще ничего и участковый, на которого больше всего надеялись. Он был хотя и молодой, но хваткий, толковый парень. К тому же местный, опытный таежник. Два недели он мотался по лесам и наконец радировал с геологической базы, что, похоже, вышел на след, но помощи пока не просил.
Лепя пришел в себя от того, что у него ничего не болело. Поламывало тело от старых и новых ушибов, привычно ныли застуженные кости, чуть дергало стопу. Но прежней боли в ней не было. Сначала Леня даже испугался — ему подумалось, что нога оторвалась совсем — просто он пока не чувствует этого, потому что находится в болевом шоке. Холодея от возможности нового (и уже последнего) несчастья, нового неминуемого взрыва боли, он приподнял голову и, готовый снова закрыть глаза и снова потерять сознание, взглянул на ногу. Но она была цела, на месте, и даже опухоль на ней заметно спала. Видимо, застряв между ветками и получив рывок от тяжести движущегося вниз тела, она каким-то чудом сама собой вправилась. Леня вздохнул и осторожно шевельнул ею — больно, но не той жгучей болью, от которой темно и горячо глазам, от которой хочется нечеловечески визжать и кусать себя за руки, а ровной, спокойной и затихающей, словно уходящей навсегда.
