— В соседней области задержан ваш приятель Бузыкин, — сказал Демин, листая уголовное дело. — Моторист. В его каюте под кроватью найден портфель, а в нем полторы сотни наручных часов.
— Вот дурак-то, господи! — не выдержав, произнес Нефедов.
— Не надо так о приятеле... Вы вели себя ничуть не лучше. Не умнее, во всяком случае. Бузыкин дал показания. Опознал вас на фотографии. Есть люди, которые видели, как вы вручали золото Дергачеву. Есть веские основания предъявить вам обвинение в убийстве.
— Ну-ну! — поощряюще улыбнулся Нефедов. — Что же это за основания?
— Все расскажу. Уж коли вы не хотите со мной разговаривать, придется поговорить мне. Скажите, пожалуйста, куда делся ваш пушистый зеленый шарф?
— Не помню такого.
— Вас видел в зеленом шарфе человек, который живет в бывшей квартире Дергачева. Мисюк его фамилия. Вы к нему заходили, искали Дергачева. В тот день на вас был зеленый шарф. Где он?
Нефедов молчал. Передернул плечами, ничего не ответил. Не понимая смысла вопроса, он остерегался говорить что-либо.
— Дело в том, что в вязаном воротнике вашей куртки найдены ворсинки этого шарфа. Вы носили его достаточно долго. Допускаю, что всю эту зиму вы проходили в зеленом шарфе. Тяжелый случай, Нефедов. Ваша мать сказала, что она сама связала этот шарф. И в деле есть остатки шерсти, она передала их следствию. Скажу больше — судьба шарфа мне известна. Мне нужно ваше объяснение. Не хотите ничего сказать? Ладно... Но только учтите, что следы этого шарфа найдены на месте преступления, в доме Жигунова, где совершено убийство.
— Не знаю никакого дома Жигунова.
— Ну, это вы совершенно напрасно! — рассмеялся Демин. — Вас там видели многие.
— Вы тут без меня могли все, что угодно, подтянуть, подделать, состыковать! — сказал Нефедов напряженным голосом, и Демин явственно услышал не столько его отрицание, сколько растерянность и вопрос — действительно ли все это доказано, и кто его видел, кто остался жив.
— Что вы, Нефедов! Такое серьезное преступление нельзя оформить вот так, походя. Событие из ряда вон, я должен представить суду надежные доказательства. Вот завтра-послезавтра начнем очные ставки, вы в этом кабинете увидите многих участников того развеселого застолья. Все они с нетерпением ждут встречи с вами. Потому что вы для них — спасение. Они уверяют меня в полной своей невиновности, а я, конечно, сомневаюсь, поскольку есть у меня и против них некоторые... соображения. Но теперь, когда появились вы, у них засверкали глаза, забрезжила надежда.
— Все на меня валят?
— А как же! Естественно. А вы будете валить на них. Куда вам деваться... Вот Бузыкин приедет, с ним потолкуете. А там, глядишь, понадобится следственный эксперимент, и мы снова вас всех рассадим за столом, как вы сидели у Жигунова... Вместо погибших сядут наши товарищи.
— Стращаете? — усмехнулся Нефедов.
— Упаси боже! Объясняю положение, в котором вы оказались. Должен сказать, что у меня нет большого желания встречаться с вами каждый день и смотреть, как вы комедию ломаете. В ближайшую неделю я буду беседовать с людьми, которые жаждут поговорить со мной, которым не терпится дать показания. А у вас будет возможность посидеть, подумать, сопоставить. Кстати, не хотите взглянуть на снимки? У нас прекрасный фотограф... Вот дом во время пожара, вот после пожара... Вот пострадавшие... Здесь невозможно разобрать, кто жив, кто мертв и вообще кто есть кто...
Демин видел, как вздрагивали снимки в длинных пальцах Нефедова, как солнечные блики, упав на отглянцованные поверхности, мелькали на его лице. А тот смотрел и смотрел на фотографии, словно забыв, что их надо вернуть. Демин не торопил его, понимая, что именно сейчас Нефедов, возможно, принимает самые серьезные решения. Наконец, словно спохватившись, Нефедов положил снимки на стол. Ну что ж, подумал Демин, эти снимки он не сможет забыть, они все время будут у него перед глазами, и это тоже хорошо, потому что до сих пор преступление, похоже, виделось ему в неких соблазнительных поворотах — выпивка, ссора, в которой он, конечно же, оказался сильнее других, красивее, и даже пожар за спиной казался просто внушительным зрелищем...
