— А как же? Конечно! Мгновенно!
— Какой размер обуви? — спросил Демин и почувствовал, что волнуется.
— А черт ее знает!
— Ну, приблизительно... Тридцать пять, сорок, сорок пять...
— Одна пара около того будет, это точно. Если и не сорок пять, то сорок три наверняка.
— Длинного ищу, Жора. Ищу длинного, волосатого, красивого...
— У вас и портрет разработан?
— Ищем молодого человека с изящными усиками, волосы по плечам, пользуется успехом у девушек, может говорить с ними весьма прямо, причем ему нужно от них совсем немного...
— Другими словами — все? — уточнил Шестаков.
— Да, можно сказать и так.
— Одет?
— Как в лучших домах! Джинсы, черная куртка. Улыбчивый. Но это качество не от душевного здоровья, а от сознания собственного превосходства. А как вышли на Бузыкина?
— О! Все очень просто! Отпечатки. Он наследил как... Как я не знаю кто. Снимаем отпечатки, отсылаем куда надо, запрашиваем, нет ли такого товарища на учете. Отвечают: как же нету, есть — Бузыкин Степан Васильевич. Мы в свои архивы — есть Бузыкин. Более того, прописан, все честь по чести. Работает на барже мотористом. Мы в порт. Есть такая баржа? Есть. Где она? Вон она, говорят нам, на ремонте. Профилактический ремонт перед летней навигацией. А Бузыкин на ней работает? А как же, говорят нам, лучше всех работает. Весь в краске. Как бы нам его повидать? — это я спрашиваю. Нет ничего проще, отвечают. Вечером придет из отгула — видайтесь с ним сколько хотите.
— А живет он где? — спросил Демин.
— На барже и живет. В кубрике. Койка у него там, ключ, все как у порядочных.
— Обыск делали?
— Не стали. Хотелось, ох, хотелось, но не стали. Боялись вспугнуть. Вдруг он сидит где-нибудь на берегу да в бинокль, который в универмаге спер, наблюдает за баржей. Чего не бывает! Прикинули — строений вокруг до черта, есть где спрятаться, понаблюдать.
— Как же он про отпечатки не подумал?
— Знаешь, Валя, этот Степа Бузыкин вообще думать не любит, да это у него, откровенно говоря, не очень и получается.
Машина въехала во двор управления, и Демин с Шестаковым сразу же направились в лабораторию. Тщательно взвесив кольцо и кулон, они прошли в кабинет. Достав из сейфа увесистый том уголовного дела, Шестаков быстро, едва ли не одним движением руки, открыл его в нужном месте. К отдельному листу бумаги был приклеен конверт с описью пропавших золотых вещей. Оба принялись сличать указанные веса с только что полученными результатами взвешивания.
— Есть! — закричал Шестаков. — Смотри! До десятой доли грамма!
— А вот еще одно совпадение, — проговорил Демин. — До последней цифры. О чем это говорит?
— О том, что ваше золотишко сперли в нашем универмаге! — расхохотался Шестаков. — Придется вернуть, а, Валентин Сергеевич?
— Вернем. Мы у вас за это золото Бузыкина выкупим. Да, если не возражаешь, я бы хотел с начальством связаться... А?
— Ради бога! — воскликнул Шестаков, придвигая телефон.
Демин не мог не улыбнуться умению Шестакова все свои чувства выражать возгласами. В конце каждого его замечания, слова, ответа можно было смело ставить восклицательный знак. При этом маленькие черные глазки Шестакова оставались серьезными и даже печальными. Это впечатление усиливал крупноватый, сдвинутый набок нос. Шестаков носил жилетку, правда, от другого костюма, яркий галстук завязывал таким громадным узлом, что он подпирал подбородок. Туфли у него были на высоких каблуках, шаги он делал неестественно большими, видно, из желания казаться внушительным. Да и говорил Шестаков не совсем своим голосом, старался сделать его солиднее, громче. Свои проблемы, подумал Демин, набирая номер телефона Рожнова, свои проблемы.
— Иван Константинович? Демин беспокоит. Как вы там без меня?
— Тяжело, Валя, но перебиваемся. Даже кое-какие достижения имеем. Борисихин вот покаяние написал.
— Борисихин?! — не смог сдержать возгласа Демин. — И в больнице он был?
— Был. Признался. И Жигунова он ахнул по темечку.
— Так... А кто остальных? Тоже он?
— Нет. Берет на себя только старика.
— А старик-то жив?
— Более того, пошел на поправку. Говорить не может, но глазками моргает.
— Охрану не сняли?
