Дуглас играл в школьном театре, и ему это нравилось («Актер из меня был странноватый. Что-то у меня получалось неплохо, а к чему-то я даже не знал, с какой стороны подойти… Например, мне никогда не давались роли гномов – с ними вечно была масса проблем»). Однажды вечером он посмотрел очередной «Отчет Фроста»[7], и все его честолюбивые мечты о карьере физика-ядерщика, знаменитого хирурга или профессора английского языка внезапно утратили былую привлекательность. Его внимание привлек Джон Клиз, будущий участник группы «Монти Пайтон», выступавший у Фроста со скетчами собственного сочинения. Росту в нем было шесть футов и пять дюймов. «Я тоже так могу! – осенило Дугласа. – Я такой же высокий!»[8]
Но чтобы стать исполнителем собственных скетчей, надо было сначала их написать. А это оказалось не так-то просто. «Я подолгу просиживал за пишущей машинкой, думая и гадая, что бы мне такое написать. А потом рвал листок за листком, приговаривая: “Ну вот, опять ничего не пишется”». Фактически под этим девизом – «Опять ничего не пишется!» – и прошла вся его дальнейшая писательская карьера.
Но жребий был брошен. Адамс отринул все свои детские мечты, не пощадив даже грезу о том, как он вырастет и станет рок-звездой (хотя на гитаре он играл вполне пристойно), и твердо решил сделаться писателем и артистом-комиком.
В декабре 1970 года он окончил школу и со своим сочинением о возрождении религиозной поэзии (в котором ему удалось на одной странице собрать блестящую компанию из Кристофера Смарта, Джерарда Мэнли Хопкинса[9] и Джона Леннона) выиграл конкурс на стипендию от факультета английского языка и литературы в Кембридже. И для Дугласа было очень важно, что это именно Кембридж. Дело не только в том, что его отец в свое время учился в Кембридже, и не в том, что сам Дуглас, если уж на то пошло, там и родился. Нет, Кембридж был прекрасен тем, что из его стен вышли писатели и актеры, выступавшие в таких шоу, как «За гранью», «Вот такая у нас была неделя» и «Простите, я оговорился», ну и, конечно же, многие участники «Летающего цирка Монти Пайтона»[10].
Дуглас Адамс мечтал об «Огнях рампы»[11].
2. Кембридж и прочие явления циклического порядка
Еще до того, как направить свои стопы в Кембридж, Дуглас Адамс принялся нарабатывать послужной список, которым мы имеем честь любоваться на обложках его книг. Он решил съездить автостопом в Стамбул, а для этого требовались деньги. И Дуглас пошел работать – сначала уборщиком в каком-то курятнике, а потом вахтером в рентгенологическом отделении больницы общего профиля в Йовиле (кстати сказать, в школьные годы он подрабатывал вахтером в психбольнице).
Путешествие автостопом сложилось так себе: до Стамбула Дуглас добрался, но там съел что-то нехорошее, отравился и вынужден был отправиться домой обычным поездом. Он спал в коридорах, очень жалел себя, а по возвращении в Англию был госпитализирован. Возможно, этот случай в сочетании с предыдущей работой в больнице сыграл свою роль, но, так или иначе, Дуглас начал переживать, что не пошел учиться на врача:
«Я ведь из семьи медиков – ну, в некотором роде. Моя мать была медсестрой, отчим – ветеринаром, а дед по отцу (с которым я на самом деле ни разу не встречался) – очень известным ухо-горло-носом в Глазго. Да я и сам работал в больницах. И вот у меня возникло такое чувство, что если Там, Наверху, Кто-Нибудь Есть, то Он таким образом как бы трогает меня за плечо и говорит: “Эй! Эй! Вот чем тебе надо заняться! А ну-ка доставай свой стетоскоп!” Но я Его не послушался».
Дуглас так и не занялся медициной – отчасти потому, что все-таки хотел стать писателем и артистом-комиком (хотя по меньшей мере четверо самых знаменитых британских юмористов были врачами по образованию – Джонатан Миллер, Грэм Чепмен, Грэм Гарден и Роб Бакмен), а отчасти потому, что для этого пришлось бы потратить еще два года на подготовку к экзаменам. Так что он не стал искать добра от добра и начал изучать английскую литературу в кембриджском Колледже Святого Иоанна.
Студент из Дугласа вышел не блестящий, хотя он всегда гордился тем, какую большую работу проделал по изучению творчества Кристофера Смарта, поэта XVIII века: «Смарт годами держал пальму первенства как самый заядлый пьяница и развратник из всех студентов, каких только знали стены Кембриджа. Случалось, он щеголял в женском платье, напившись в том же самом пабе, в который захаживал я. Из Кембриджа он перекочевал на Граб-стрит
