Он нашел в себе силы, отвел взгляд от спящих, отлепился от косяка двери, как старик, шаркая ногами, дошел до веранды, где хлопотала у стола хозяйка и рухнул всем весом на стул.
— Галина Ивановна, у вас водка есть? — спросил Илья.
Она внимательно посмотрела на него и спросила совсем по-русски, с состраданием:
— Совсем тебе плохо?
Он кивнул, соглашаясь, — говорить не мог. Она погладила его по голове теплой ладонью.
— Есть, Илюшенька, сейчас принесу. И с тобой рюмочку выпью — за здоровье твоих родителей. Ты не печалься так, потерпи. В жизни всякое бывает. Да только люди сильнее, — перетерпят, отстрадают — и дальше живут.
Соседка ушла на свою половину дома — за бутылкой. А Илью странным образом отпустило от ее слов, от чистого сердечного участия.
«Да, — сказал он себе, — будем жить дальше».
Они посидели с Галиной Ивановной, выпили по рюмочке. Пришел Павел Игнатьевич, присоединился к ним. Илье полегчало.
— Ничего, Андреич! — подбодрил хозяин, чутко уловив настроение и повод, по которому была открыта бутылочка. — Вот в баньке попаришься, отоспишься, мы тебе новый матрас из сена постелим. Поспать тебе надо, зеленый стал от недосыпу. После баньки посидим, выпьем маленько, оно и полегчает!
Проснулись. Юлька с Тимошкой, обрадовались его приезду, заулыбались ему, как два солнышка. Тимошка верещал от радости, прыгал у отца на коленях, а Юлька обняла его и поцеловала в щеку.
И опять отпустило, поехало дальше, пережили и эту колдобину.
Юлька отдала ему Тимку и ушла на весь вечер на речку, на этюды. Илья с Тимошкой гуляли, дважды навещали ее. Он смотрел через ее плечо на то, что она рисует, восхищался ее дарованием.
И была банька, в которую Илья взял с собой Тимошку, громко хохочущего и хлопающего в ладошки от восторга, а после, уложив сына спать, сидел с Юлькой и хозяевами на веранде за столом, не зажигая света. В сумерках они тихо разговаривали, выпили немного. И так стало спокойно, умиротворенно на душе, словно он получил отсрочку приговора или кто-то свыше сжалился над ним и дал передышку. Илья позволил себе выспаться на колючем, удобном, пахнущем травами матрасе. Он улыбался, когда засыпал.
На даче Юля с Тимошкой жили не соблюдая режимов. Они так чувствовали друг друга, что она не уставала поражаться этому.
Галина Ивановна с первой минуты взяла их под свое крыло. Рано утром, пока Юля с Тимкой спали, она ходила на другой конец поселка за парным молоком, творогом, сметаной, и, когда дачники соизволяли проснуться, их ждал готовый завтрак.
Юлька со спокойной душой могла оставить малыша на Галину Ивановну и уйти в лес или на речку — рисовать, но старалась делать это как можно реже, только тогда, когда Галина Ивановна сама предлагала посидеть с Тимкой, которого любила, как родного внука.
На третий день пребывания сам собой сложился распорядок дня. Они просыпались утром, завтракали, Юлька «выпускала» Тимошку на траву, так чтобы ребенок все время был в поле зрения, мыла посуду, убирала, и они шли гулять по поселку, к речке, через мостик, а иногда по краю леса, через поле.
Коляской, которую привез Илья вместе с другими вещами, они не пользовались. Юля водила Тимошку за ручку, а когда он уставал, брала его на руки.
Тимошке было все интересно! Он хлопал в ладошки от радости, когда они смотрели, как ребята играют в футбол, хохотал, когда те же ребята резвились в речке. Юлька с ним разговаривала не сюсюкая и, как взрослому, объясняла, что и как называется:
— Мальчики играют в футбол, бабочка полетела, в речке течет вода, это дерево сосна, этот куст смородина, это Юля рисует, это краски…
Тимка тыкал пальчиком в заинтересовавший его предмет, а Юля подробно рассказывала, что это. К вечеру, когда уставший от впечатлений Тимка засыпал, Юльке казалось, что у нее от бесконечных слов болит язык.
В первую же ночь Тимка наотрез отказался спать один в специально сооруженном для него подобии детской кроватки — пространстве на кровати, обложенном со всех сторон подушками, чтобы не упал.
Он хныкал, капризничал, а потом слез, забрался к Юльке на диван, устроился у нее под боком и, тяжело вздохнув, сразу уснул.
