— И что с этой песней? — резко спросил он, бесстрастное выражение лица стало агрессивным.
Тори, словно защищаясь, вытянула перед собой руки.
— Я просто хотела знать, кто ее написал, — тихо произнесла она. — Понимаешь...
— Но ты уже знаешь, кто ее написал, Тори, тебе рассказала моя сестра.
Боже! А она так надеялась, что Мэдисон еще не позвонила ему!
— Ну хорошо, начало не совсем удачное. Но ведь ничего не меняется, я просто хотела поговорить с тобой об этой песне. И вообще о твоих песнях.
— Зачем?
— Послушай, Джонатан, — начала она, — я не сразу решилась прийти...
— Так зачем пришла?
Ее глаза сверкнули синим огнем.
— Я подумала... — выдавила она сквозь зубы.
Ничего она не думала, просто не могла не прийти, так как была влюблена в этого грубияна.
— Можно мне выпить чего-нибудь? — она кивнула на стакан с виски.
— Можно. — Он подошел к бару и плеснул ей немного виски. — Для храбрости? — насмешливо спросил он.
— Для храбрости, — согласилась она и проглотила огненный напиток. — Всегда ненавидела эту гадость. — Сморщившись, она поставила стакан на столик.
— Зачем же тогда пила? — Джонатан пожал плечами. — Я принесу тебе красного вина. — Он быстро скрылся.
Его исчезновение давало время на передышку Впрочем, она и не думала, что встреча будет легкой.
Тори издали вглядывалась в ноты, но не рискнула подойти: Джонатан мог вернуться в любую минуту.
Она боялась представить, что могло за этим последовать
— Ну вот и я. — Джонатан протянул ей стакан красного вина. — Я опять потревожил запасы «Жевре-Шамбертена», — без всякого раскаяния проговорил он. — А почему ты не садишься? Не могу же я сидеть, когда дама стоит.
— Хочется постоять. А ты садись, — сказала она. Тогда они хоть будут на одном уровне, а то сейчас он возвышался над ней, как готовая рухнуть башня.
— Так что ты говорила? — спросил Джонатан, устраиваясь в кресле и не спуская с нее настороженного взгляда.
Она сглотнула.
— Я говорила, что хочу услышать твои песни, о которых мне рассказала Мэдисон.
— Я спрашиваю — зачем?
Тори пожала плечами.
— Я певица и исполняю песни.
Джонатан сердито сжал губы.
— По-моему, тебе и так хватает. Моя сестрица постаралась дать мне полный отчет о твоих достижениях на музыкальном поприще.
Она покачала головой:
— Извини, должно быть, ты подумал, что я жаловалась Мэдисон.
— Ничего я не подумал. Я хорошо знаю Мэдисон и понимаю, что у нее свой взгляд на ситуацию.
На какую ситуацию?
Она пришла, чтобы распутать клубок их отношений, а он запутывается еще сильнее.
— Итак, я снова спрашиваю: по какой причине знаменитая Виктория Кэнан интересуется моими жалкими потугами в песнетворчестве? — Джонатан не спускал с нее сердитого взгляда.
Она тряхнула головой.
— Судя по тому, что я слышала в воскресенье, это совсем не жалкие потуги. Мне хотелось бы посмотреть, чтобы...
— Для чего, Тори? — почти выкрикнул он и резко встал, его лицо стало похоже на маску. — Мне плевать, что наговорила тебе Мэдисон, не нужно мне никаких благотворительных жестов!
— При чем здесь благотворительность? — взорвалась она и, сверкая глазами, уставилась на него.
— Я не верю тебе! — заорал ей в лицо Джонатан.
Она гордо выпрямилась и вздернула подбородок.
— Я никогда не лгу.
— Да ты только что солгала, когда заявила, будто не знаешь, кто написал песню, которую ты слышала в воскресенье.
Она возмущенно втянула воздух.
— Это была не ложь, а попытка тактично начать разговор.
— Попытка не удалась, — рявкнул он.
— Я поняла, — ответила она. — Господи, Джонатан, неужели ты так погряз в жалости к самому себе и страдаешь от раненого самолюбия, что не хочешь понять человека, который искренне интересуется...
— Я не страдаю от раненого самолюбия. — Голос у него снова стал злым.
— Тогда ты очень искусно притворяешься!
— Что ты вообще знаешь об этом? — он с вызовом смотрел на нее.
— Да стоит побыть в твоем обществе несколько минут, как твоя проблема становится понятной любому.
— В самом деле? — В его голосе зазвучали угрожающие нотки. — И какова же моя проблема?
Тори трясло от ярости, но к этому ощущению примешивалось еще что-то. Ей хотелось обнять его, прижать к себе и держать крепко-крепко, пока вся его боль не исчезнет навсегда.
