— Поиграааай, — был ему ответ.
Герберт снова побежал, он бежал, ничего не замечая вокруг. Не заметил, как в ручейке оставил соскользнувшие с него кроссовки. Не заметил, как побежал босым, как аккуратно ставил ногу, огибая любой камешек, любой выступающий корешок. Не замечал, как вокруг танцует ветер, неся с собой листву и иллюзорные фигуры. Не заметил он и как спокойно дрыхнувшая в теньке лиса вдруг вскачет на ноги, поведет носом, а потом, весело лая, кинется в погоню наравне с ребенком.
— Хи-хи-хи, — пел ветер.
Мальчик не видел, как серый заяц, совсем не испугавшись природного врага — страшного хищника, захлопает ушками и станет скакать вокруг бегуна, будто присоединившись к веселой игре. Не заметил он как и согнанные с веток птицы, вовсе не стремятся улететь подальше, а наоборот подлетаю ближе, паря на ветру, стремительно порхая среди деревьев, сопровождая гонку.
— Веселооо, — шептали листья.
Не видел Герберт, как легко и непринужденно перепрыгнул овраг, который не преодолеть с наскоку и рослому кентавру. Не видел он, как нюхлер, живший в этой низине, вдруг вылез из норки, втянул своим длинным носом воздух, и нырнул под землю. И уже там любитель драгоценностей и злата словно летел сквозь твердь следом за остальными.
Мальчик видел лишь смеющиеся фигуры, которые будто плавают среди листвы, растворяясь в качающихся кустах и выныривая из крон. Они были так близко, что, казалось бы — протяни руку и коснешься. Вот мальчик рванул вперед, но обхватил руками лишь красный куст. Не заметил Герберт, как под кустом алым цветком цветет костер, в котором нежаться толстые саламандры. Вот одна из них приоткрыла глаза, а потом лизнула парнишку по ступне, оставляя за своим склизким языком синие узоры. Но мальчик уже сорвался с места, совсем не заметив, что стоял в пламени, и уж точно не приметив своеобразное украшение на ногах.
А вот и лукотрукс, притворившийся бугорком на толстом ивовом стволе, вдруг спорхнет и закружит вокруг головы мальчика, а потом, поймав волну ветра, взмоет куда-то ты ввысь. Герберт все бежал, заливаясь счастливым детским смехом, кружа среди нереальных фигур, растворяющихся в окружающей зелени и ныряющих в пробивающиеся сквозь крону солнечные лучи. И тут все прекратилось. Будто какой-то злой человек выключил проектор, погружая зрительский зал во тьму и тишину.
Смолк смех, испарились фигуры, разлетелись птицы, скуля, унеслись животные и даже милый нюхлер зарылся в землю. Герберт вдруг рухнул на колени, обнимая себя за плечи. Ему было дурно. Его нещадно рвало, а глаза резало от ужасной вони. О да, эта вонь была в десятки раз сильнее, чем та, что он почувствовал, когда встретился с троллем или когда стоял у котлов. Она была даже сильнее того помойного гнилья, доносящегося из кабинета Зельевара. Это был столь ужасный, омерзительный, приторный запах, что парника не сдержал порыва. И когда его вырвало разве что не кровью, он ощутил панический, животный ужас. Вы не подумайте, Ланс не какой-нибудь трусливый щенок, он всегда умело сражался с собственными страхами и никогда им не проигрывал. Но это было нечто более мощное, нечто более тяжелое и темное, нежели обычный страх. Такого парень еще никогда не испытывал.
— Бегииии, — вдруг истошно зашептал, если так можно выразиться, ветер.
— Спасайсяяяяяя, — неслышно прокричал шелест крон.
И мальчик побежал, но больше не было слышно смеха и щебета птиц. Но Ланс все так же ничего не замечал. Он не видел и не ощущал, как режут лицо хлещущие по нему ветки, как сбивают ноги в кровь камни и коренья, как алая, темная жидкость скрывает синий узор. Мальчик ничего не замечал и не ощущал, лишь потому, что чувствовал. Чувствовал, что стоит ему остановиться, лишь на мгновение замереть, прекратив бешеный бег, как произойдет нечто ужасное, нечто непоправимое. Что-то, на что нельзя смотреть, что нельзя слушать, с чем нельзя разговаривать и даже думать об этом, коснется его. Коснется и заберет очень важную вещь, без которой ты уже не ты, без которой мир лишь серое, размытое пятно, лишь унылая тюрьма. И парнишка бежал, бежал так, будто за ним гонится сам дьявол, вышедший из преисподней в поисках свежей добычи. Он несся, и ветви разрывали его рубашку и сдирали кожу на плечах, а ступни превратились лишь в кровавое пятно, мерцающие в воздухе, оставляя за собой алую капель.
