— Да, Дмитрий Петрович, да! — подхватил Бакланов. — Но и то сказать, — недаром это так помнится. Ведь здесь, за этим столиком, пережито столько восторженных часов! Здесь именно, дружище, вырабатывались те высокие идеалы, которые теперь хоть издали освещают нам жизнь!
— Да, — с саркастической улыбкой промолвил Рачеев, — освещают! И Ползикову и Мамурину тоже освещают!..
— Гм… Ну, что ж… Ползиков свихнулся, а Мамурин всегда был ничтожеством! Но заметил ты, как он чистенько ведет себя у Высоцкой. Совсем порядочным человеком смотрит!.. Евгения Константиновна обладает способностью одним своим присутствием облагораживать людей…
— Толкуй, облагораживать! Никакого тут нет благородства. Знает он очень хорошо, что с его свинскими взглядами его туда не пустят, вот он и молчит…
— Все же слава богу, что есть у нас такое место, где люди вроде Мамурина чувствуют необходимость молчать… Гм… Гляди!..
В зал вошел Мамурин и, не заметив их, прошел, мимо и сел справа, но тут он увидел их, быстро поднялся и с чрезвычайно приветливым лицом стал приближаться к ним.
— А я вас и не заметил, други мои! — сказал он совершенно простым приятельским тоном и подал руку Бакланову, которую тот пожал; затем он протянул руку Рачееву и прибавил: — Что это ты какую штуку сегодня выкинул у Зои Федоровны?
Рачеев откинулся на спинку стула и положил обе руки на колени.
— Ты мне руки не подаешь? — спросил Мамурин, слегка покраснев, в то время как Рачеев нахмурил брови и лицо его сделалось бледным.
— Не подаю! — отрывисто и резко ответил он.
— Как это глупо, однако ж!.. — проговорил Мамурин, скрывая досаду и делая вид, что не придает этому обстоятельству большого значения. Протянутую было руку он направил в каман пиджака и достал оттуда портсигар. — Я высказал свои взгляды, ты с ними не согласен, вот и все!.. Нельзя, чтобы у всех были одинаковые взгляды!..
— Лучше будет, Семен Иваныч, если ты оставишь меня в покое! — угрюмо глядя вниз, промолвил Дмитрий Петрович.
— Но почему же? Не лучше ли объясниться? — настойчиво продолжал Мамурин.
— Ты желаешь непременно, чтобы я объяснился? Изволь! — с явным старанием сдержать свое волнение проговорил Рачеев. — Бывают взгляды, с которыми можно не соглашаться и спорить против них; но бывают и такие взгляды, которые можно только презирать, как презирать и тех людей, которые их исповедуют. Это те самые взгляды, что ты высказал сегодня… Вот все мое объяснение…
У Мамурина глаза загорелись гневом.
— Но это… это уже слишком, господин Рачеев!.. — воскликнул он, тяжело дыша. — За подобные вещи платят очень дорого!..
Бакланов испуганно смотрел на обоих. До этого времени почти пустой зал начал наполняться публикой, которая рассаживалась за столиками. Он боялся, чтобы ссора не привлекла внимание посторонних лиц. Но и Рачеев и Мамурин, по-видимому, имели это в виду; их настоящие чувства высказывались только в глазах, голоса же звучали сдержанно и никто не мог бы подумать, что это не простой приятельский разговор, а ссора.
— Чем платят? — с презрительной усмешкой спросил Рачеев. — Уж не дуэль ли мне предлагают!
— А хотя бы и так!?
— Я ее не приму!
— Значит, вы трус?
— Можете думать и так. Я не поставлю свою жизнь на карту ради человека, которого я не уважаю…
— Довольно. Значит, вы отказываете мне в удовлетворении?..
— Вы требовали объяснения, я сказал вам правду про вас. Скажите мне в лицо правду про меня, как бы она ни была горька, и вот вам удовлетворение…
— Это старая отговорка трусов… Вы меня ставите в необходимость расправиться с вами иначе…
— Это ваше дело! Но если вы намекаете на пощечину или нечто подобное, то предупреждаю вас, что тогда я вас задушу вот этими руками,
И Рачеев приподнял над столом сжатые кулаки.
— Посмотрим! — проговорил Мамурин и тотчас же вышел из зала, тяжело переваливаясь своим коротким и широким корпусом.
Приятели с минуту молчали. Бакланов хотел дать время Рачееву успокоиться.
— Ты извини меня, Николай Алексеич, за эту сцену! — промолвил Дмитрий Петрович, глядя на него еще взволнованными, сверкающими: глазами. — Но в сущности я очень рад, что сказал ему это. Знаешь, если бы все порядочные люди условились между собой не подавать руки таким господам, то они не смотрели бы так самоуверенно и их, пожалуй, было бы меньше… Надо, чтобы они непременно чувствовали себя отверженными, париями… А у вас здесь они чувствуют себя чуть ли не героями современности!.. Их презирают и приветливо подают им руку… А им ведь только и нужно, чтобы исполняли эту формальность до наших мнений о них им нет никакого дела!
