Прохладный воздух освежил его, он несколько успокоился, шаги его замедлились, и мысли приняли другое течение. Не глупо ли он поступил? Не лучше ли было сдержать себя и дослушать до конца, да, кстати, посмотреть и этого нового гостя, про которого Мамурин так лестно отзывался. На вид он вполне приличный человек и очень было бы интересно посмотреть их вместе. Наконец, не обидел ли он Зою Федоровну? О ней он не успел составить определенного мнения. Кажется, у нее есть нечто свое, оригинальное, а может быть, это только так кажется, а в сущности — ничего нет. Во всяком случае к ней он непременно зайдет ради ее «важного разговора».
Он бессознательно пришел к Северной гостинице и поднялся к себе в номер. Было около пяти часов. Можно было попасть еще на обед к Баклановым и поделиться с ними впечатлениями сегодняшнего визита.
Он опять вышел и поехал к Баклановым. Когда он позвонил, ему долго не отпирали. Наконец его впустили в квартиру, где все было необыкновенно тихо. Из передней он видел, как Лиза поспешно прошла на цыпочках из кабинета через залу в столовую. «Что это у них, спят, что ли?» — мысленно спросил себя Рачеев.
— Барин дома? — осведомился он у горничной.
— Дома-с. Они в кабинете…
— А барыня?
— Барыня тоже дома… Только они… нездоровы!.. Больна?
Он быстро прошел в кабинет и увидал Николая Алексеевича, нервно шагавшего по комнате в мягких туфлях:
— А, это ты? — произнес он, и Рачееву показалось, что хозяин не особенно рад ему.
— А что?.. Может быть, я помешал?.. — осторожно спросил он.
— О нет, нет. Я потому спросил, что ты писал мне… Ты писал, что не будешь обедать… Извини, голубчик, я очень рад тебе, но…я… немного расстроен…
— Что такое с Катериной Сергевной? Что-нибудь серьезное?
— А… Тебе сказали… Тебе что сказали?
— Что она нездорова… Что с нею, скажи, пожалуйста? Ты в самом деле обеспокоен… Может быть, надо съездить куда-нибудь… За доктором, что ли?
— Нет, нет, это просто — нервы!.. Ах, нервы, нервы, нервы!
Николай Алексеевич говорил все время вполголоса, точно боялся кого-нибудь обеспокоить, а последнее восклицание произнес еще тише, но вместе с тем с нескрываемым воплем отчаяния и схватился обеими руками за голову. Лицо его было бледно, губы нервно, подергивались. Рачеев никогда еще не видел его таким.
— Скажи мне, Дмитрий Петрович, зачем существуют нервы? — спросил он, остановившись перед Рачеевым и глядя на него в упор с таким видом, будто ждал от него решения важнейшего жизненного вопроса.
Рачеев улыбнулся. Он понял, что у Баклановых произошла какая-нибудь обычная супружеская сцена, и попытался успокоить приятеля, взяв его за руку и посадив на диване рядом с собой.
— В наших местах они существуют затем, чтобы воспринимать впечатления и делать другие вещи, прописанные в физиологиях, а в Петербурге, Николай Алексеич, затем, чтоб портить жизнь очень милым и почтенным людям! — сказал он мягким голосом, с дружелюбной улыбкой.
— Да, это правда, это правда! — воскликнул Бакланов с закрытыми глазами.
— Но мне кажется, если люди дадут себе слово смотреть на пустяки как на пустяки, то это значительно улучшит их участь.
— Слишком много пустяков! Вся жизнь состоит из пустяков! Вся! — прежним тоном воскликнул Бакланов. — А впрочем, — прибавил он, повернув свое лицо к Дмитрию Петровичу и стараясь улыбнуться, — ты не обращай на меня внимания. Я думаю, тебе даже не понятно такое состояние… Оно приходит и проходит без причины… Сейчас будем обедать, Дмитрий Петрович!
— А Катерина Сергевна будет… здорова? — спросил Рачеев с легкой усмешкой.
— Это как бог даст!
— Я ее буду лечить!
На пороге появилась горничная и сообщила, что «барыня просят обедать».
Бакланов встал и направился было к двери, но вдруг вернулся, снял туфли и надел сапоги, а затем они пошли в столовую.
Катерина Сергеевна встретила Рачеева равнодушным взглядом, формально подала руку и ничего не ответила на его приветствие. Лиза поклонилась ему издали молча и сейчас же опустила глаза. Таня сидела между нею и матерью скромно и ни одним движением не протестовала против того, что няня подвязывала ей салфетку. Бакланов налил две рюмки водки и поставил одну перед Рачеевым.
