— Разумеется, — ответила Люба.
Хирургическая операция по замене органа прошла удачно, и клиент уже лежал в отдельной палате с новой почкой. Элькин и Казакова прошли в кабинет заведующего. Семен Абрамович налил из литрового термоса две чашечки горячего кофе и одну из них подал Любе.
— Ну как ты? — спросил он.
— Самой не верится, но жива. — И она вымученно улыбнулась.
— Это ты хорошо придумала с усыплением Варвары Степановны, — похвалил ее Абрам Семенович, сделав глоток кофе. — Но оставлять отделение без присмотра нельзя, всякое может произойти.
— Что мне оставалось делать? — пожала плечами Казакова. — А в общем-то неплохо, что ты пришел пораньше.
— А самое главное вовремя, больному из четырнадцатой палаты стало плохо.
— Это слабое звено в цепочке! — Люба задумалась. — Не хотелось бы вовлекать в дело постороннего человека.
— Да и опасно. Это перед тобой я откровенничал, потому что изливал, можно, сказать, свои фантазии. Но теперь они превратились в реальность. Придется мне самому заглядывать по ночам в отделение, чтобы в нужный момент мое появление здесь не показалось подозрительным.
— И еще неплохо в мое дежурство ставить молоденькую медсестру, которая не прочь отпроситься. Не могу же я постоянно усыплять Варвару Степановну. Человеку, страдающему многие годы бессонницей, покажется странным, что именно во время моего ночного дежурства у нее глаза слипаются.
— Ну, этот вопрос мы решим. — Профессор поставил пустую чашку на стол. — За клиента я тоже спокоен. Он в отдельной палате, днем за ним будем сами присматривать, а по ночам и в выходные дни жена его посидит. Если пройдет все без осложнений, долго он у нас не задержится.
Они оба испытывали и моральную, и физическую усталость, но нашли в себе силы выявить просчеты и подкорректировать план.
— Пора будить медсестру, — встала Казакова. — Тебе необходимо покинуть отделение, чтобы не вызвать лишних подозрений.
— Но какой смысл идти домой? Все равно скоро уже на работу.
— Тогда закройся в кабинете и поспи, — посоветовала Казакова и вышла из кабинета.
Варвара Степановна мирно посапывала, сидя за столом, положив голову на скрещенные руки. Рядом с ней стояла недопитая кружка с чаем. Люба вылила остатки чая в раковину и сполоснула кружку. Затем она тихонько потрясла за плечо медсестру. Женщина чмокнула губами и с трудом разомкнула налитые свинцом веки. Постепенно она сориентировалась, и в ее глазах промелькнул испуг.
— Который час? — спросила она дежурного врача.
— Скоро утро, — улыбнулась ей Люба. И пошутила: — Мне бы вашу бессонницу, Варвара Степановна.
— Прости, дочка! — Пожилая женщина вскочила на ноги. — Надо же! Все на свете проспала.
— Ничего страшного, — продолжала улыбаться Казакова. Однако было видно, что ее лицо больше похоже на маску с приклеенной улыбкой. — Я не спала и за всем следила.
— Ты не скажешь заведующему? — Теперь в глазах медсестры застыла просьба.
— Что вы? — успокоила ее Люба. — Вы подготовьтесь к сдаче дежурства, а я буду в своем кабинете.
Из кабинета Казакова позвонила мужу на работу и сказала, что у нее все в порядке. Только выполнив все формальности, она позволила себе вздремнуть на коротком и узком диванчике.
Домой Люба вернулась не столько усталая, сколько разбитая и подавленная. Она не заметила, как выкурила подряд две сигареты. Дурная привычка быстро пускала корни в ее организме. Она сидела, откинувшись на спинку дивана, больше похожая на манекен, чем на живого человека. Мыслей и чувств не было, внутри — пустота. Люба не видела и не слышала мужа, который вернулся с суточного дежурства и уже несколько минут тряс ее за плечи.
— Да что с тобой? — Гарик, испугавшись, начал хлопать жену по щекам.
— Больно, — подала она голос, но даже не попыталась уклониться от шлепков или отвести руки мужа.
— Любушка, милая! — Игорь прижал ее голову к своей груди. — Теперь уже поздно сожалеть и раскаиваться. Что произошло, то произошло.
На нижних веках женщины выступили бисеринки слез, которые постепенно набухали, словно их изнутри надували, пока они не превратились в бесконечные ручейки на щеках. Люба не кричала, не рыдала, не билась в истерике, но молчаливые слезы приносили ей облегчение.
