Построение ответа офицеру на поставленный вопрос не принесло.
— Очень жаль, Казаков, — вновь обратился отрядный к Алексею. — Думаю, что пять суток карцера освежат твою память. Уведите, — приказал он конвойным. — Завтра я напишу рапорт начальнику колонии.
После того, как увели Алексея, отрядный пригласил в кабинет, расположенный на втором этаже двухэтажного барака, Марата Сайфутдинова по кличке Диксон.
Диксону уже несколько месяцев как исполнилось восемнадцать лет, но его не переводили в колонию для взрослых, потому что у него были общие дела с офицерами, в частности с Мирошниченко.
— Что скажешь насчет новенького? — спросил старлей, как только захлопнулась дверь кабинета за Маратом. — По-моему, парень с характером.
— Я тоже так думаю, — кивнул Диксон, опускаясь на стул, стоявший возле письменного стола. — Он дежурного по бараку — Сотника отделал, отнял у него нож, а с этим ножом не побоялся выступить против Урюка и Тихони. Думаю, что Тихоне повезло — новенький не успел с ним разделаться.
— Вот видишь? — обрадовался отрядный. — Я к чему клоню разговор? Как Сутулый освободился, ты до сих пор не подобрал себе подельника.
— Может, ты и прав, начальник. — Осужденный на мгновение задумался, затем добавил: — Не будем торопить события, посмотрим, сломается ли он в одиночке. — Он взял со стола отрядного сигареты без разрешения и закурил.
— Ты уже полгода присматриваешься то к одному, то к другому. Сам знаешь, что не за красивые глазки держу тебя среди малолеток, — уколол Мирошниченко.
— Не попрекай, — взъерошился Диксон. — Ты на мне и так нехило заработал.
— Ладно, не психуй, — пошел офицер на уступки. — Впечатленьице у меня, что специально тянешь кота за хвост. На меня тоже давят, — оправдывался хозяин кабинета.
— А ты объясни им, что я подбираю напарника не для прогулок по парку, тут спешить нельзя. А если он лажанется во время первого же дела?
— Да понимаю я, — махнул рукой старший лейтенант. — Только и ты должен войти в мое положение, сверху торопят. — Рука, постучав в грудь, пальцем погрозила кому-то на потолке.
— Если после карцера не сломается, я его прощупаю, — пообещал Сайфутдинов и спросил: — Кстати, за что парень срок мотает?
— За убийство, — ответил собеседнику Мирошниченко. — Родного отца на тот свет отправил.
— Ого, — удивился Марат. — Не промах юноша, только слишком горяч. Не было у дурня хороших учителей.
— Вот ты и займись его воспитанием, — уцепился за последние слова отрядный.
Время от времени Сутулый и Диксон совершали преступления по наводке отрядного: кражи и грабежи в районе, в котором находилась их колония. Местной милиции и в голову не приходило искать преступников среди осужденных. Сутулый сколотил солидный капитал к освобождению, в немалой степени обогатив и некоторых офицеров внутренних войск. Теперь, оставшись один, Диксон не очень торопился найти себе подельника, рассчитывая протянуть до освобождения, — ему осталось восемь месяцев. Он прекрасно знал, что если схватят с поличным, офицеры вывернутся, а ему, вдобавок ко всему, припаяют еще срок за побег. Но сегодня Мирошниченко недвусмысленно намекнул, что если он и дальше будет тянуть кота за хвост, то его переведут к взрослым.
«Придется еще пару раз рискнуть, — думал Марат, лежа на своей койке нижнего яруса в углу барака. — А, будь что будет, попробую этого новенького», — окончательно решил он, перевернулся набок и закрыл глаза…
Алексей вернулся из карцера озлобленным, но не сломленным.
— Пусть лучше прибьют, но в шестерках ходить не собираюсь, — убеждал он сам себя.
Он вспоминал темную одиночку, пережитые обиду и ненависть. Там, в карцере, с болью и страхом он справлялся один. Вернувшись, он опять был один — один против всех.
Казаков, не реагируя на язвительные реплики осужденных, прошел к своему месту, взял полотенце с мылом и отправился умываться.
Холодная вода охлаждала пыл и снимала усталость. Он намылил голову и засунул ее под кран, от холода захватывало дух, но ему это нравилось. Алексей кряхтел и фыркал от удовольствия.
— Ты посмотри, как его разморило! — долетел до него голос Урюка.
