Боеприпасы и продовольствие подошли к концу. Басмачи наседали все сильнее. И настал момент, когда черный флаг Халифата взвился над изуродованным огнем главным зданием госпиталя. Реет он до сих пор — хотя, надеюсь, этому «веселому Роджеру» недолго осталось поганить пейзаж.
В лучших своих традициях бойцы Халифата тогда устроили массовую резню. Убили и военных, и медперсонал, и больных. У них так принято. У бешеного зверья иначе и быть не может — кусай всех, кто не заражен бешенством, да рви глотки зубами.
Конечно, я ненавижу «халифатчиков» — этих отбросов человечества, одно из самых мерзостных порождений нашей цивилизации. Но сейчас я вынужден им улыбаться. Потому что я присутствую на переговорах. И эти исчадия ада — одна из сторон мирных переговоров.
Госпиталь располагался на окраине Бекрая. Когда к городу подступили правительственные силы, басмачи его оставили, потому что он пристреливался артиллерией. По той же причине не стали военные занимать эту территорию. Зато она идеально подходила для переговоров — в случае обмана любая из сторон могла здесь устроить огненный шквал.
Удобных кресел, кондейшенов и бейджиков на этом дипломатическом рандеву не было. По-простому сидели на ящиках от снарядов несколько моджахедов, главным из которых был полевой командир Хайбибула Мухаммед. Прихлебывал из пластмассовой бутылки кока-колу сирийский генерал Ахмед Кудрат, устроившись на складном деревянном табурете. Для нескольких представителей российских Вооруженных сил под руководством генерала Корсуненко притащили белые пластмассовые стулья.
Обошлись без чаепития и многоречивого вступления, что для восточного этикета верх неприличия. Но накал обоюдной ненависти был такой, что не до этикета. Так что все было предельно сжато и конкретно, с завуалированными угрозами. Обсуждался крайне важный вопрос — условия и порядок выхода бандитов из осажденного города.
Иррационально-эмоциональная часть моей души во весь голос вопила о неприемлемости подобных компромиссов. Басмачи зажаты в Бекрае, деваться им некуда. У них не получится даже раствориться среди местных жителей — правительственные силы настроены решительно и будут просеивать все население на причастность к террористическим группировкам. Почти три тысячи собравшихся здесь душманов обречены. Но с другой стороны, зная это, они будут драться за каждый перекресток и дом. А в городе за время их безраздельной власти они как кроты нарыли множество подземных ходов, возвели оборонительные сооружения, в общем, подготовили оборону. Я не штурмовал Грозный в девяносто шестом, но у нашей армии еще свежа память о том, что такое штурм укрепленного большого города и какими потерями он грозит.
Если бандиты пойдут на наши условия — мы все равно будем в выигрыше. Война в Сирии идет не за территории — значительная ее часть всего лишь горы, пустыня или малонаселенные районы. Борьба идет за города, где проживает основная часть населения. Кто контролирует города и людей — тот контролирует страну. Если моджахеды будут выбиты в чисто поле, то там станут влачить жалкое существование и рано или поздно их добьют. Они тоже понимали это, но выхода и у них не было.
Так и получалось, что для обеих сторон соглашение было плохое, но его непринятие — еще хуже.
Главный торг шел вокруг того, как выпускать толпу этих зомби — с оружием или нет. То, что тяжелая техника и артиллерия не выходит, — это условие, как было объявлено нами, вообще не обсуждается. Торг шел по стрелковому оружию и боеприпасам.
Растянулись переговоры на несколько часов с небольшими перерывами. Торг шел жесткий…
С трудом нам удалось утрясти детали. Был согласован порядок и график вывода бандформирований. Этот процесс грозил растянуться надолго. Душманы резонно полагали, что, если выводить всех скопом и сразу, существует реальная угроза, что всю братву накроют артиллерией и авиацией. Значит, надо отступать небольшими группами, которые даже если и раскатают — потеря будет не фатальна, и остальные душманы еще вполне будут способны на хорошую войнушку.
Все это время я просидел на ящике из-под снарядов в сторонке, не особо вдаваясь в суть происходящего и не проронив ни слова. Может быть, в другое время все эти дискуссии и были бы для меня занимательны хотя бы с точки зрения прикладной психологии. Но сейчас голова болела о другом. Я здесь присутствовал не просто так. И мой выход на сцену был последним.
