— Мы тут глянуть на поросёнка зашли…
— И как?
— Горячая. Молодая ещё, но взяться уже есть за что. Или ты про поросёнка? Так — тощий. Весу не набирает. Зарезать бы лучше.
— Ивашко, тебе — почти сорок, ей — пятнадцать. Она тебе не только в дочери — во внучки почти годится.
— И чё? Вот я внученьку… такую гладенькую… и покачаю. Не на колене, правда, но — до хохота. Не, правда. Ты, боярич, добрую девку поробил. Игривую. Или ты её под себя оставить хочешь? Ну тогда… Там ещё есть одна. Та плоская, правда…
Чего дёргаешься, Ванюша? Всё по обычаю. Исконно-посконно. Социальные отношения соблюдаются и выражаются. Девка-смердячка перед воином опоясанным должна в восторге и радости упасть на спинку и раздвинуть ножки. И пребывать в счастье и гордости от самого факта обращения внимания и замечания существования. Как во время, так и впоследствии.
«А я люблю военных
Красивых, здоровенных».
Никакого насилия или принуждения. Действие исполняется по глубокому внутреннему убеждению, основанному на впитанных с младенчества представлениях о желательности пребывания обученного технологиям группового убийства индивидуума между собственными радостно-почтительно раздвинутыми ляжками.
«Когда из гвардии, иные от двора.
Сюда на время приезжали —
Кричали женщины: ура!
И в воздух чепчики бросали».
Если же внутреннее убеждение у конкретной представительницы женского пола — отсутствует, то исполняется приказ вышестоящего начальства. Например, при вступлении Ивана Грозного с войском в Псков всем бабам и девкам было предписано «стоять перед окнами, выставив наружу срамные места». До полного прохождения армии. Вообще, возражения самочки принимаются во внимание только при наличии взрослого дее- и бое- способного близкого родственника типа муж, отец, брат, равного или более высокого социального статуса нежели есть у милитаризированного самца.
Да и то — только в мирное время. Знаменитые женские «пояса верности» были изобретены женщинами. Похоже — венецианками. Просто как средство самозащиты при краткосрочном пребывании в военном лагере своей венецианской армии. Дольше нескольких часов их носить нельзя — потёртости образуются. Но добежать от аванпостов до охраняемого шатра главнокомандующего всем этим… воинством — удавалось.
А вот и сам «главнокомандующий» — Меньшак. Глава семейства широко распахнул дверь избы и, держась за косяк растопыренными руками, не менее широко распахнул радостную улыбку.
— О! И хрен лысый появился! Господин, блин, соплёй зашибленный.
Теперь понятно — откуда у здешних девочек такая образная речь. Хорошо, что способность к речи передаётся по наследству, а сами выражения — нет. Полсотни непрерывно матерящихся новорождённых девочек в моей вотчине через пару-тройку лет… многовато будет.
Очередная серия из бесконечного сериала: поиск своего места в новой социальной иерархии. Очередной юнга лезет на флагшток в неизбывной надежде:
«Плевал я с этой Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан».
Как-то я чуть поотвык от этого. Хотя понятно — у детей и женщин эта «тяга к высокому», откуда удобно плевать, проявляется несколько иначе. У них свои иерархии, слабо пересекающиеся с нашей, самцовой. А вот с мужиками… Самое господское занятие — работать билетёром-гибедедешником. Постоянно указывать новоприбывшим их места. Или — направление движения.
Ну ладно — проявление естественного инстинкта: «Где тут моя ветка? И — повыше!». Стремление к социализации. Могу понять. Но зачем же так грубо, глупо и пьяно? Впрочем, последнее слово объясняет оба предыдущих. Необходимость принятия неприятного решения, обрушившаяся на Меньшака, — только увеличивает его неприятность. И — звучание.
— Слышь, ты, морда боярская. Ты чего, ты думаешь меня, самого Меньшака, за полгривны, с потрохами… А вот хрен тебе…
Фраза осталась незаконченной. Поскольку для сворачивания кукиша нужна, как минимум, одна свободная рука. Изменение в системе крепежа к стене избы, в сочетании с всемирным законом сами знаете кого, привело отца семейства в горизонтальное положение.
«Броня крепка и танки наши быстры,
И все кальсоны — мужеством полны».
