Саша бросился на крик. Толпа гусаров и гостей обступила ее. Саша растолкал их и ворвался в круг.
Наталья лежала на снегу. Она рвала золотые пуговицы синего камзола, а краснота заливала снег. Это было видно отчетливо в свете фонарей, которые Серафим расставил по всему имению. Он любил свет.
Саша подскочил к ней:
— Что? Что такое? Что случилось?
— Ты… ты хотел моей смерти… — хрипела она, кривя губы. — Уйди!
Вокруг уже суетились люди, рычала белая машина с красным крестом на боку. Как быстро приехала, мелькнуло у Саши в голове. Он стоял рядом с женой, слух еще не совсем вернулся после выстрела. Он жадно смотрел, как двигаются губы, пытаясь прочесть по ним слова, смысл которых никак не доходил до него. Как будто смотрит телевизор, выключив звук. Он так делал ночами, когда Вика и Наталья уже спали, а он, уставившись в движущиеся картинки, отвлекался от надоевшего мира вокруг. И, как у всякого человека, утратившего какую-то одну способность, сила другой утраивается.
Ему показалось, что люди, которые укладывали Наталью на носилки, делают это уж слишком равнодушно. Конечно, требовать от санитаров сочувствия наивно. Но он уловил тень усмешки на их лицах. Так обычно взрослые люди играют в любительских спектаклях.
Ястребов смотрел на отъезжающую машину. Пестрая толпа гостей, среди которых трезвых не было, а только люди разной степени опьянения, направилась в дом. Все, что он слышал, — это были призывы «Надо выпить!».
Серафим лично придерживал тяжелую дубовую дверь.
Он взглянул на пушку. Зеленая спокойная, она стояла, как всегда. Дым от выстрела давно рассеялся. Что могло зацепить Наталью? Он поискал глазами банер, если бы он ударил ее, он бы…
Банер лежал в нескольких шагах от него. Он направился к нему и поднял. Никакого следа… Ровный и гладкий.
— Странно, — услышал он голос за спиной и обернулся. Рядом с ним стоял его приятель-гусар, почесывал темную бороду. — Что-то не вяжется одно с другим, — сказал он. Саша молчал. — Ее могло обжечь порохом, но… разве могло ударить банером? Могло бы, если бы она засунула его слишком быстро после выстрела внутрь с сухой тряпкой на конце. Но смотри, он мокрый… Порох не мог вытолкнуть его, а значит, и задеть ее, если она оказалась у него на пути. — Он помолчал. — Не сочти меня бездушным, но… Тебе не кажется, что это спектакль?
— То есть? — отозвался Саша и внимательно посмотрел на гусара.
— Твоя Наталья всегда умела изображать живые картины. Вспомни институтские праздники прежних времен.
— Но кровь…
— Я кое-что нашел. — Он ухмыльнулся и раскрыл ладонь. — Знаешь, что это? — Андрей открыл руку, и Саша увидел что-то вроде резинового напалечника. В нем были остатки красной жидкости.
— Догадываюсь, — хмыкнул Саша, присмотревшись к предмету из тонкой резины.
— Интересно, он… ее подтолкнул или она сама? — приятель-гусар кивнул в сторону дома Серафима Скурихина.
Саша махнул рукой:
— Мне это давно не интересно.
Гусар кивнул.
— Про таких говорят — в ней пропала актриса. Впрочем, нет. Мы все в клубе играем, а значит, актерствуем. Она тоже. Это одна из милых затей, неизбежных, когда живешь в таком маленьком местечке, как разъезд Дорадыковский. Если ничем себя не займешь, то тебя займут. Водкой или пивом.
— Есть кому, — согласился Саша, кивнув в сторону дома Серафима. Дом, умело подсвеченный, походил на хрустальный терем в этот зимний вечер. Он сейчас ничего не чувствовал — ни волнения, ни страха. — Отдай мне. — Он протянул руку.
— Думаешь, Наталья затеет дело против тебя?
— Я затею дело, — бросил он. — Развод. Она мне его даст скорее, если я поднесу такой подарок.
— Понимаю, — тихо сказал гусар. — Она ставила условие?
— Да. На которое я не мог согласиться.
— Какое, если не секрет?
— Если и секрет, то не от тебя. Она хотела стать главой клуба, — сказал Ястребов.
— Однако, — фыркнул гусар. — Губа не дура. Она бы уж точно сдала наш лейбл в аренду этому пивовару.
— И сам клуб тоже. Навсегда. Теперь я поставлю ей условие…
