– Анастас? – Горясер не удивился, скорее разозлился. – Игумен в Вышегороде?
Я почуяла дурное. А Журка продолжал:
– Там. Живет у Лаврентия, тамошнего настоятеля.
Он не замечал, как в Горясере пробуждались что-то неведомое, могучее и страшное. Меня затрясло.
– Заткнись! – выкрикнула я.
Журка осекся на полуслове и захлопал глазами:
– Ты чего? Чего, а?
– Ничего. Болтовня твоя надоела. Спать пора, – буркнула я и, отвернувшись, завалилась на бок.
Злость на Журку прошла, осталась лишь досада на саму себя. За спиной послышалось кряхтенье Журки. Зря я все-таки набросилась на него. Он же ничего не знал. Ни про Горясера, ни про меч Орея, ни про Летунницу… Я чуть повернула голову. Журка лежал рядом, укрывшись с головой теплым полушубком. Похоже, заснул…
Неведомая сила так и подмывала меня подняться и взглянуть на наемника. Он пристроился у дальнего валуна за костром, спиной к нам с Журкой. Спал или притворялся? Неужели он ни разу не вспомнил обо мне? А ведь узнал! Узнал и промолчал!
Я тихонько села, покосилась на спящего Журку и почти ползком двинулась к Горясеру. Под ногой щелкнула ветка. Меня сперва отбросило назад, на подстилку, а потом стало смешно. Какая трусиха! И чего боюсь? Я ж не делаю ничего плохого. Только доберусь до него и погляжу… Мы так давно не виделись. Я не видела его губ, складочки между бровей, темных и таких жестких на вид волос и маленькой родинки на шее, у самого ворота… А он изменился. Зарос-то как… Моя рука поднялась и легко коснулась щеки Горясера. Колючая… Где он был все это время? Вспоминал ли? Узнавал ли в других мои черты? Нет, наверное, нет… Он не такой, как остальные. Не замечает ни моей красоты, ни моей любви…
Я потянулась к нему и позвала:
– Горясер…
Ждала – не ответит, но наемник молча повернулся, сжал мои плечи и потянул на себя.
«Ох, дура, ох, пожалею!» – подумала я, беспорядочно тычась губами в его шею, а потом забыла и об этом. Остались лишь мы вдвоем – наши тела, наши руки, наши души… А еще желание врасти в него, словно дерево в землю, и остаться там, внутри, хоть малой частицей, чтоб никогда больше не отпускать…
Утром нас разбудил Журка. Вернее, его крик. Я вскочила. Журка только проснулся. Он сидел по ту сторону костра и глядел на меня так, словно видел впервые. Мне стало совестно. Рука Горясера на моем животе стала невыносимо тяжелой.
– Журка, ты пойми… – начала я, но он не дослушал, а схватил еще горячую головню и кинулся на наемника.
– Берегись! – взвыла я.
Горясер ловко, как кошка, увернулся от удара, откатился и вскочил на ноги. Журка даже не успел замахнуться второй раз. Кулаки наемника рухнули на его шею.
– Нет! – выкрикнула я. Журка кулем упал к моим ногам. – Зачем?! – Всхлипывая, я опустилась на колени и обняла Журкину голову. – Зачем?
– Не шуми. Очухается.
Я кивнула. И только теперь, при дневном свете, увидела повязку на его голове.
– Кто тебя?
– Я воин, – спокойно сказал он.
«Воин. Он – воин. Всегда будет воином. Наемником… У него, как и у меня, никогда не будет дома и родины. Жизнь будет мотать его по бесконечным дорогам – от хозяина к хозяину, из битвы в битву, – до тех пор, пока чей-нибудь более проворный клинок не оборвет его путь… А меня рядом не будет…»
Он оделся, подволок Журку к костру и уложил на подстилку.
– Мне пора.
«Конечно, ему пора. Он уедет, и никто не ведает, увидимся ли мы вновь».
– К Предславе не ходи, – неожиданно сказал Горясер. – К ней не пустят, а бед накличешь.
– Не могу. Я обещала проведать княжну.
«Господи, о чем мы говорим? Ведь это неправильно, не по-людски! Надо броситься к нему на шею, прижать к груди темную голову, прошептать: «Любимый мой, единственный, что нам до Предславы и Святополка?! Останься со мной! – а я?!»
– Гляди сама. Я упредил. – Он закинул ногу в стремя.
Уезжает. Я сжала кулаки. «Нет, не заплачу… Но как больно тут, в груди…» Пальцы коснулись ворота платья и нащупали что-то твердое. Ах да, подарок Лютича! И как не выпал там, в Вышегороде? «Отдай Горясеру, и он выполнит одну твою просьбу». Кажется, кузнец обещал что-то такое. Только больше я ничего не хочу покупать у наемника. Если он даст мне что-то, то сам… Сам! По доброй воле…
