– Цыц, мелкота! – беззлобно рыкнул желтоглазый.
«Сон», – в упор глядя на него, подумала я.
– Нет, я не сон, – возразил он. – Я ман[19]. Тот самый ман, о котором ты так много болтала со своим Стариком.
Ман? Да, верно, я часто говорила старику о мане. Чаще всего, когда с голодухи съедала его хлеб или, шутки ради, прятала посох. «Ман унес, – говорила я, – ты же знаешь, какие они. Никто их не видит, а они ходят, шумят, гремят. Такие вот невидимые люди…» Но это было давно, тогда я была совсем маленькой и на самом деле верила в манов. Но теперь…
Существо спрыгнуло с лавки, проковыляло к столу и качнуло мохнатой головой:
– Тут сидит твой приятель Журка. Тебе его не видно, ты не кромешница[20], зато я его вижу как на ладони. Мне напугать его или свести со свету?
– Нет! Не дам, – возразил кто-то. Ман оскалился и отошел от стола.
– Это ведогон, дух-защитник твоего Журки, – пояснил он. От него пахло жженым сахаром, а желтые глаза без зрачков смотрели сквозь меня. – Такой есть у всякого человека, только что ведогон против меня? Его тяжело победить, зато обморочить – плевое дело. Ты клятву-то помнишь, что дала Дарине?
Я молчала.
– Так помнишь или нет? – Когтистые руки мана поднялись и легли на мои плечи. – Мы все ее слышали. Дарина позвала нас в свидетели, и теперь мы следим за тобой. Не выполнишь клятву – умрешь.
Его пальцы поползли к моему горлу, а из огромного, как яма, рта выглянул раздвоенный змеиный язык. Желтые глаза нечистого загорелись. Я зажмурилась и почувствовала, что не в силах шевелиться.
– Умрешь, умрешь, умрешь… – заголосило вокруг.
Руки чудовища сдавили мое горло. Боль задергалась под кадыком. Что-то сместилось, хрустнуло, и душа забилась в поисках выхода из умирающего тела. Она еще боролась, а я сидела неподвижно, как истукан, и понимала, что умираю. Но ничего не могла сделать. Совсем ничего.
– Так... Так..
Что-то холодное, должно быть мои слезы, потекло по лицу. Хватка мана ослабела.
– Так… – снова повторил он и отпустил мое горло. – Вот так…
Нет, это был не его голос!
– Журка! – обретя способность говорить, прохрипела я, открыла глаза и увидела Журкино лицо. А за ним еще лица. Бабьи, мужские, даже детские… Люди!
Я хотела приподняться, но не смогла. Тело не слушалось.
– Очнулась, – с удовлетворением произнесла какая-то баба.
– Она у тебя что, бесноватая? – поинтересовался у Журки бородач. – Ежели так, то позовем нашего священника. Он бесов мигом прогонит.
– Не надо. – Журка опустил руку в бадью с водой и брызнул мне на лицо.
«Вот откуда холодные капли», – мелькнуло в голове.
– Сама оправится, а к утру уйдем, – пообещал бородатому Журка.
– Я не гоню, – обиделся тот. – Я помочь хочу. А так живи сколько хочешь.
Мое горло опять сдавила невидимая рука. «Мы следим», – шепнул тихий голос. Да, они следят. Те незримые, что живут рядом и все о нас знают, те, в которых мы не верим и не хотим верить, те, что зовутся кромешниками…
– Может, останемся на пару деньков? – озабоченно глядя на меня, произнес Журка.
– Нет, пойдем.
Хватка ослабла.
– Но не в Вышегород. – Дышать стало еще легче, и даже голос окреп. Теперь мне было все равно, что подумают хозяева или Журка. Я поняла, как сбросить внезапную хворь. Нужно просто выполнять обещанное. – И не вместе, – договорила я.
– Что?! – Глаза Журки округлились. Он ничего не понимал, зато я смогла пошевелиться и даже сесть. Бессилие и страх отступили.
– Да, так, – обещая уже не ему, а незримым существам с кромки, произнесла я. – Только выспимся и пойдем… А теперь дайте мне отдохнуть. Я устала.. Очень устала.
Не обращая внимания на Журку, я улеглась, закрыла глаза и, как ни удивительно, заснула. Должно быть, кромешники все поняли. Меня не беспокоили ни ночные шумы, ни страшные сны. Впервые после смерти Старика я спала крепко и сладко. Зато утром, еще до восхода, меня разбудил тихий шепоток мана.
– Пора, – прошелестел он в ухо.
Пора так пора. Стараясь не тревожить спящих хозяев, я поднялась, отыскала свои пожитки, глянула на заснувшего у дверей Журку и вышла во двор. Ворота отворились бесшумно, словно только и дожидались, когда моя рука толкнет створу.
