Сидя на низкой скамеечке и перебирая струны, Старик принялся наставлять меня.
– Как увидишь, что мужи усладились вином и медом, уходи. Отсидись, где потише, до утра. Я справлюсь один, – бормотал он.
Дверь в дом распахнулась. Тысяцкий Улеб, здоровенный краснощекий воин с седыми, загнутыми вверх колечками усов и пегой бородой, поманил Старика:
– Ты сказитель? Тогда заходи…
– Да я… тут… с дочкой… – смутился Старик.
Я встала и улыбнулась. Это не помогло. Улеб помрачнел:
– С дочкой?
– Да, – заспешил Старик, – она тоже…
– Ладно. – Не дослушав, Улеб махнул рукой и крикнул в глубину дома: – Нанья! Проводи девку. Пусть отдохнет. – А потом, обернувшись к Старику, добавил: – Обычно бродяг не пускаю, но нынче у меня к таким смельчакам, как ты, особый почет. Сбегает ваша братия… Боятся. Чуют смутное время…
Кивая и оглядываясь на меня, Старик пошел за тысяцким. Дверь за ними закрылась, а меня подхватила под руку какая-то пухлая и маленькая девица и поволокла в самый угол сеней. Там на лежанке виднелись перетянутая двумя ржавыми ободами бадья и старый веник.
– Спать будешь тут. – Нанья смела это хозяйство на пол и бросила на лавку драный зипун.
– Благодарствую.
Нанья фыркнула и так хлопнула дверью, что с потолка посыпалась древесная крошка. Я показала захлопнувшейся двери язык, скрутила зипун в круглый валик и подложила его под голову. Небо в дверной щели потемнело. Одинокая блеклая звездочка застыла под косяком. Из избы в сени долетали едва различимые звуки. Смех, выкрики…
Шх-шх, шх-шх, ш-ш-ш…
Я сжалась. Этот звук доносился не из дома. И он пугал. Тихие, крадущиеся шаги, поскрипывание крыльца… Что-то едва слышно звякнуло, кто-то ругнулся вполголоса, тоненько запела входная дверь…
Мне вспомнились стариковские сказы про неведомых кромешников: оборотней, нежитей и ведьм. Эти нелюди бродили ночами по людским избам и искали слабые человеческие души…
По стене скользнула тень. Следом другая. Еще и еще… Они замерли у дверей в избу и вдруг исчезли, словно просочились сквозь нее. А на пороге возникли новые, с длинными руками до пола и уродливо согнутыми спинами. Последняя замерла у дверей, настороженно огляделась…
– А-а-а!!! – Крик боли и ужаса преодолел крепкие стены избы и заметался в сенях.
– А-а-а-а! – вторя неведомому крикуну, завопила я.
Тень у порога развернулась и прыгнула ко мне. Ее длинная рука поднялась под потолок и полетела вниз. Бух!
Я вовремя скатилась на пол. Рука оказалась мечом. Лавка хрустнула и сломалась. Мне в лицо полетели щепки. Меч еще раз поднялся…
– А!.. – Голос кончился.
Дверь за спиной нападавшего распахнулась. На пороге появился человек. Большой, грузный… Тысяцкий Улеб! В его руке покачивался топор.
– Помоги… – попыталась просипеть я и вдруг поняла, что тысяцкий никому не в силах помочь. Из его плеча била струя крови, выпученные глаза смотрели в пустоту, а из живота выползало что-то дымящееся… Меня замутило. Содрогаясь от ужаса, я заскребла пальцами об пол. «Старик! Старик! – выло внутри. – Где же Старик?! Он должен увести меня из этого ада!»
– Ы-ы-ы, – заметив напавшего на меня ночного «гостя», завыл Улеб и взмахнул топором. Меч парировал удар. Поскуливая, я вжалась в половицу.
Кровь Улеба попала на мою шею. Горячие капли поползли за шиворот.
– Умри! – человеческим голосом выкрикнул ночной нелюдь. Первым упал топор Улеба… Я поползла прочь, и тут сверху на меня обрушился сам тысяцкий.
Пелену беспамятства прорвали громкие голоса.
– Выноси их на двор, грузи на телеги, – командовал кто-то. Голос показался знакомым. Боясь шевельнуться, я чуть приоткрыла глаза. Теперь ночные тати не боялись и вовсю палили факелы. Это оказались не кромешники и не вурдалаки, а обычные воины-наемники. Мимо моего лица протопали обутые в мягкие кожаные сапоги ноги. Я поспешно закрыла глаза. Рядом что-то шлепнулось, послышался стон.
– О черт, живой! – зло сказал незнакомый голос. Я сжалась. Шаги приблизились, коротко свистнул меч, и захрипел умирающий человек.
– Все, – отчитался перед кем-то неизвестный убийца и ушел. Я опять разлепила ресницы и различила в проеме распахнутых настежь дверей темные фигуры. Мужские и женскую. За ними во дворе шевелились еще какие-то тени.
