Княжна стояла на холме над новгородской пристанью. Под холмом шумели люди, грузились ладьи и толкались заморские гости. На пристани всегда было шумно и людно. Предслава любила веселье, но нынче ей хотелось побыть одной. Ее увозили в Смоленск, на встречу с каким-то неведомым епископом из Византии. Будто этот заезжий епископ не мог прожить без разговора с ней! Но такие дела решали взрослые, и ее даже не спросили, хочет ли она ехать. Что спрашивать с девчонки-малолетки?
– Предслава! Иди сюда! Скорее! – позвал ее брат.
Княжна улыбнулась. Ярослав был всего на год старше ее…
– Погоди, княжна, – запыхтела позади старая нянька. – Не спеши. Не ровен час…
Но Ярослав уже подскочил к сестре, схватил ее за руку и потащил к пристани.
– Княжна! – жалобно взвыла нянька.
Предслава покосилась на брата:
– Чего там?
– Во чего! – Он вклинился в толпу между двух рослых дружинников и подтолкнул вперед Предславу.
Девочка шагнула и побледнела. По истертым доскам пристани к ее ногам подползали кровавые ручейки.
– Мама… – прошептала Предслава и попятилась прочь от распластанных на мостках тел.
Убитых было двое. Один наполовину свешивался с пристани, словно еще надеялся ускользнуть от смерти, а другой покоился на спине, широко раскинув огромные руки. Из его разрубленного черепа вытекало что-то серое, с синими и красными прожилками. Предславу затошнило. Она зажала ладонью рот. Дочери великого киевского князя негоже выказывать слабость на людях. Так учили наставники…
– Да ты туда гляди! – затормошил ее Ярослав. – Это он их!
Предслава отвела взгляд от мертвых тел, вздохнула и… увидела меч. Он лежал на мостках пристани и сиял так, что было больно глазам. По рукояти меча змеей вилась неведомая надпись, а лезвие…
Предслава зажмурилась. А открыв глаза, не увидела никакого меча. Там, где только что переливался чудесный клинок, лицом вниз лежал человек в разорванной и заляпанной кровью одежде. Живой. Он хрипел и пытался перевернуться, но двое дюжих урман[1] прижимали к доскам его руки. Рядом валялся окровавленный топор.
– Никто и охнуть не успел, как он хвать топор – и обоих! Одним ударом! – послышался голос Ярослава. – Представляешь?
Она не представляла. Перед глазами все еще стоял загадочный, колдовской клинок.
– Говорят, будто когда-то он был в плену у этих урман, – тараторил брат. – Или его мать… Вроде там кого-то из его родичей замучили до смерти и теперь он отомстил. А некоторые говорят, что повздорили из-за денег. Но как он их! Здорово!
Предслава покосилась на брата. Он старше на целый год, а глупее. Что хорошего в убийстве? Вот если бы он видел тот меч…
– Теперь его заберут в рабство, за море! – сообщил Ярослав.
Княжна вздохнула. Что ж, раньше за смерть сородичей урмане требовали казнить убийцу, а нынче все продавалось и покупалось. Даже человеческие жизни…
Ей стало грустно.
– Ну, княжна… – Запыхавшаяся нянька пробилась к Предславе. – Ну-ка пошли отсюда!
Повелительный тон няньки ей не понравился.
– Нет! – громко возразила она. Незнакомый убийца услышал ее голос и поднял голову. И тогда, впервые в жизни, Предслава почувствовала себя настоящей дочерью князя Владимира. Ей никто не смел указывать, это она имела право карать и миловать! На этой земле ее слово было судом и благодатью!
Она оттолкнула няньку и крикнула:
– Я хочу выкупить этого человека! Кто продаст его мне?
Гул на пристани стих. Даже стало слышно, как плещутся о берег волны Мутной. Предслава топнула ногой:
– Я спросила, кто продаст его мне?
Один из урман, крупный бородатый мужик с пронзительно-синими глазами, соскочил с ладьи и почесал бороду:
– А ты не мала для торга? И зачем тебе убийца?
Предслава сама удивилась тому, что не почувствовала испуга, только обиду и гнев. Этот мужлан осмелился насмехаться над дочерью Владимира?!
– Я княжна Предслава! – вздернув подбородок, заявила она. – Мой отец – князь Киева. И не твое дело, зачем мне пленник. Так ты продаешь?
Глаза бородатого алчно заблестели. С дочки князя можно было получить большой куш. А те двое, которых зарубил словенский ублюдок, не стоили и полгривны в базарный день.
