Лишь коротенькие записи на глине говорят нам сегодня о пользовании арамейским языком в Вавилонии, но на практике он был весьма распространен по всей ее территории. Известен поразительный факт: на кирпичах для перестройки ступенчатой башни в столице наряду с обычной титулатурой «Навуходоносора, царя Вавилона», исполненной клинописью, встречаются и краткие арамейские клейма. Они предназначались для строителей, которые, следовательно, были грамотными, но умели читать только алфавитное письмо. Со временем значение арамейского языка только росло за счет вавилонского; его продвижение, к примеру, заметно на острове Файлака, а если так было в Персидском заливе, то уж тем более имело место в низовьях Тигра и Евфрата.
Несмотря на всё это, писцы, воспитанные на древней славной системе письма, оставались совершенно чужды арамейскому алфавиту. Между тем по сравнению со сложнейшей месопотамской письменностью он был чрезвычайно прост. Тем удивительнее явное равнодушие к нему носителей вавилонской письменной культуры, равно как и их невежество.
Один судебный процесс служит великолепным примером, иллюстрирующим положение дел, сложившееся всего поколение спустя после Навуходоносора. Преступление, рассматриваемое в суде, было совершено еще при нем, но приговор вынесен 24 года спустя, на семнадцатом году царствования Набонида, 7 июля 539 года по нашему календарю.
Начальники в храме Иштар и Нанайи в Уруке «отвели к судьям Набонида, царя Вавилона, Нанайя-хуссини, служанку, у которой на руке знак звезды и написано “Нанайе”, с сыном ее», а также их нанимателя. Тот представил совершенно неправдоподобное объяснение: «Я купил Нанайя-хуссини за серебро, но она бежала от меня в царство Амель-Мардука, царя Вавилона, пометила себе руку звездой и написала себе на руке “Нанайе”». Потом он якобы вернул ее себе уже с этим клеймом. Свидетельство служанки опровергало слова господина и звучало более правдоподобно: «Когда еще <мой нынешний хозяин> не купил меня за серебро, прежний мой хозяин <…> посвятил меня Нанайе».
В суде заседали шестеро «судей» и три «писца» (на глине). Ни один из них не смог разобрать три буквы татуировки: эти ученые мужи не располагали даже столь элементарными знаниями. Они «вызвали писца арамейского, <который> осмотрел руку Нанайя-хуссини и сказал: на ее руке старая, давно сделанная надпись: “Нанайе”, и другая надпись, под той надписью, гласящая: “Иштар Урукской”». Укрывателю сделали выговор и велели возбудить дело против поручителя, продавшего ему храмовую рабыню. Она же с сыном вернулась в свой храм — «Небесный дом».
Таким образом, вавилонская цивилизация больше не позволяла себе искать новые идеи извне. Вавилоняне, несомненно, были очень привязаны к своей традиции, которая подсказывала им ответы на все вопросы. Ответы эти казались тем почтеннее, чем древнее. В частности, этим доставшимся от прошлого багажом жила политическая власть. Школа держала умы будущих писцов в рамках рутины: ее программа стабилизировалась во второй половине II тысячелетия. В ней ничто не менялось, ничего к ней не добавлялось. В царствование Навуходоносора не появилось ни одного литературного произведения; при нем лишь переиздавали и комментировали завещанное прошлым. Культура стала даже беднее. Исчезли каменные барельефы — гордость ассирийских дворцов VII века. Теперь предпочитали выкладывать панно из кирпичей, покрытых цветной глазурью, так что вся выразительность скульптуры пропала. Печати, будучи распространены повсеместно, служат хорошими показателями того, как обстояло дело: их рисунки воспроизводят образцы прежних веков, отличаясь лишь тонкостью работы и точностью в деталях. То же самое происходило и во всех остальных областях: техническое качество исполнения было очень высоким, зато оригинальные проекты встречались редко.
Но все же они были: вавилоняне, почти поневоле, отправлялись на поиски новых идей. Такое желание они подспудно чувствовали, хотя ясно и не осознавали. Ведь во времена Навуходоносора у них почти не была развита рефлексия, потребность в самопознании и не было нужды разрабатывать какую-либо теорию.
